Было уже поздно, луна висела над селом, в окнах радиотелефонного узла погас свет.
— Пойду, Галка. Поздно.
— Ладно, иди. Возьми себя в руки, Оксана.
Она ушла, а я продолжала стоять, думать о том, что в каждом из нас живёт оптимист, который приходит нам на помощь в самые горькие минуты. Он немногословен, произносит лишь своё: «Ни-че-го-о-о», и на душе становится легче.
«Руслан остаётся у меня, а когда получу квартиру в доме учителя, выделю ему отдельную комнату, — решила я. — Мальчик растёт, не успеешь оглянуться, ему в армию уже идти. Вернётся, женится на Наталочке Меденец. Она, я заметила, так и посматривает на него».
А Трофим Иларионович? Отец — не мать, привыкнет к мысли, что сыну неплохо живётся, женится. На ком? На какой-нибудь профессорше, опять на певице или на… Оксане? Мне бы хотелось, конечно, чтобы на Оксане. Нет, неправда! Не хочу!
Словом, я в ту ночь уснула с радужными мечтами, уснула, забыв свои невзгоды и не догадываясь, что как раз в эти минуты надо мной вновь нависла грозовая туча, и что все мои старания свелись к нулю…
Будильник зазвенел, как обычно, ровно в шесть.
— Руслан Трофимович, по-о-дъем! — крикнула я громко через ширму, зная, что по утрам он спит крепко, хоть из пушки пали. — По-о-дъем! — повторила я. — Нечего бока отлёживать, вставай!
Ни звука. Спит или притворяется?
— Полно тебе!
Включаю свет, бросаюсь к его кровати — обмираю: постель застелена, на голубом одеяле белеет записочка.
«Галка, не ищи меня, я в морс. Взял твой рюкзак и три рубля. Извини. Твой Руслан», — прочла я и остолбенела. Затем с рыданием плюхнулась на раскладушку.
Долго ли лежала так, не помню. Потом схватила записку беглеца и — к директору домой. Застала его за столом, он завтракал.
— Павел Власович! Сбежал! — разревелась я вновь.
Директор, привыкший за многие годы педагогической работы ко всяким ЧП, даже глазом не моргнул. Словно передо мной сидел не человек, а Будда.
Он дал мне вволю наплакаться. Слёзы, не раз доказывал нам этот старый учитель, облегчают душу, успокаивают нервы. «Поплачьте, поплачьте, всё пройдёт». Потом налил два стакана крепкого чаю.
— Чайку, Галина Платоновна, выпейте. Цейлонский, высший сорт, — произнёс он спокойно.
Я положила перед ним записку, но прежде чем пробежать её глазами, Суходол спросил:
— Две ложечки достаточно или любите слаже? Сахар для молодых полезен. Насыплю три, не возражаете?
Машинально кивнула.
— Хлеб, варенье, масло… Ну? Начинаем.
Записку Павел Власович прочёл вслух. Его взъерошенные брови чуть дрогнули, в уголках губ заиграла едва заметная улыбка.