У Геныча пропал голос.
— Говори!
Две требовательные руки схватили Геныча за плечи. Затрясли — так пёс, играя, трясёт матерчатую куклу. У Геныча лязгнули зубы. Запрыгали очки на носу. Кровь ударила в голову, вскипела, наполнила виски грохотом. Хорошо, подумал Геныч. Хорошо, что неотложка. Примут сразу. Когда инсульт, хорошо, если сразу.
Он знал про инсульт всё: готовился заранее.
— Ну?!
— Нацбанк, — выдохнул Геныч. Больше всего на свете ему хотелось лечь и сдохнуть. — Они отозвали банковскую лицензию. Уже назначили ликвидатора.
— Какой банк?
— Наш. Артур. В смысле, твой…
Его отпустили. Держась за сердце, Геныч смотрел, как Артур меняется в лице — хоть сейчас в пансионат, к Генычевой маме.
Если он спросит про Оленьку и Серёжу, подумал Геныч, я сбегу.
Я пробегу марафон с олимпийским рекордом. Видеть, как железный Чисоев, волк среди волков, сходите ума, было невыносимо.
Так не бывает, — сказал Артур.
Геныч кивнул.
— Ты пил коньяк? — спросил он.
— Да. С главврачом.
— Ты же не пьёшь коньяк?
И я, мелькнуло в голове у Геныча. И я к маме, в байковой пижаме.
— Раньше не пил, — сказал Артур. — Теперь у меня новая жизнь.
20 лет назад
…земля тебе пухом, дорогой Рустам!
Рустам Чисоев оставил Махачкалу летом шестьдесят восьмого. Перебравшись с женой и маленьким Шамилем на новое место жительства, променяв «Буревестник» на «Динамо», а золотые пляжи Каспия на тьму мелких, дурно пахнущих речушек, он сразу перешёл на тренерскую работу. За три месяца до переезда Рустам — ещё на родине, где, как известно, горы в помощь — взял серебро на чемпионате СССР по вольной борьбе, уступив лишь Медведю из Минска. Лечь под белоруса, чьим отцом был асфальтовый каток, а матерью бетономешалка, — да, обидно, но не стыдно. Рустам так долго убеждал себя, что не стыдно и что не проигрыш явился причиной смены места жительства, а условия, предложенные руководством спортобщества и одобренные в Министерстве… Короче, сам поверил.
Артур родился под Новый год — во время переезда жена Рустама ходила беременной. Шамиль поначалу отнёсся к брату с отменным равнодушием. Куда больше юного, вспыльчивого, гордого Шамиля занимали тренировки и упрямое желание сверстников доказать, что Рустамыш хоть и тренерский сынок, а тефтель. Шамиль не знал, что значит тефтель. Шамиль очень обижался. Когда, пять лет спустя, отец привёл в зал Артура, кто-то опрометчиво назвал тефтелем новичка. Этого хватило, чтобы Шамиль избил дурака всмятку, а потом взял брата под опеку. Что значила в его понимании опека? Пахота до кровавого пота и никаких поблажек.