– А вот и врёшь всё, сука лагерная! – взревел лейтенант. – Те ребята все партейные были, не могли они беглого зэка пригреть! Расстрелять – могли. Даже обязаны были, потому как дело у них было – секретности особой. Но накормить, в разнорабочие определить – нет, не могли. Правду говори, гадёныш, пришибу!
– Отставить! – распорядился Ник.
А Банкин опять свои густые брови нахмурил и голосом Ленина объяснил лейтенанту:
– Видите ли, уважаемый, не тот нервничает, кто по столу пальцами барабанит. А тот, кого этот стук раздражает сильно. Понятно? Ясна вам такая сентенция, голубчик мой?
Лейтенант только головой старательно закивал, что тот болванчик китайский.
Сомов, дождавшись от Ника разрешительного жеста, продолжил:
– Хорошо мы с теми мужиками жили, компанейски. Работы, правда, много было, да ничего – человек быстро к работе привыкает. В начале октября я от буровой отошёл на пару-тройку километров – брусники набрать. Она хоть и помороженная уже была, но ничего, с кипятком – в самый раз. Собираю, вдруг – выстрелы со стороны буровой. Чуть погодя – ещё. Затаился я в ёлочках-кустиках, почуяло сердце беду. Через часок мимо меня четверо протопали. Все в каких-то робах пятнистых, сапогах высоких со шнуровкой – первый раз такую обувку видел. И говорят не по-нашенски, по-заграничному насквозь.
– Опять врёшь! – не утерпел лейтенант. – Откуда здесь иностранцам взяться? Да я тебя сейчас… – и осёкся под хмурым взглядом Банкина.
– А на каком языке говорили те четверо? – поинтересовался Ник.
– Дык, откуда же я знаю? – удивился Сомов. – Мы языкам не обучены, гимназиев не посещали.
Ник выдал несколько фраз по-английски, первое, что в голову пришло.
– Не, – завертел головой Сомов. – Совсем непохоже.
Ник повторил то же самое – уже по-немецки.
– Точно, точно, – обрадовался Сомов. – Так они и говорили между собой: «Раухен ферботен, найн, бите».
Ник переглянулся с Сизым: опаньки, как оно вытанцовывается.
– Ну, так вот, – возобновил своё повествование Сомов. – Полежал я ещё некоторое время в тех кустиках. А как же иначе? Надо же было выждать. Лежу это я и вдруг запах чувствую. Пахнет палёным, противно так. А ветерок-то со стороны буровой был, тут я и смекнул, что плохо оно всё. Пошёл туда, а там пламя уже догорает, головёшки одни. Но общую картину можно понять: постреляли эти пятнистые всех моих товарищей, потом внутри копра бурового тела сложили, всё горючкой залили и подожгли. Предварительно и всё оборудование поуродовали, порушили. Вот, милостивцы, и всё. Потом суток через трое парашютистов, наших, конечно же, с самолёта выбросили. Они меня и арестовали. А я и не пытался убежать. Опять же, куда? В тундру, чтобы те пятнистые поубивали?