— Эрлих, Лизелотта Больц, Фогель и гауптштурмфюрер доктор Гаук.
— Три покойника и штрафник.
— А я и не звал их в свидетели. Просто мне хотелось напомнить вам об обстоятельствах, которые сами по себе подводят бригаденфюрера СС Варбурга под расстрел. В Париже…
— В Булонском лесу, вы хотите сказать?
— Не совсем. Меньше всего я имел в виду Булонский лес и архивы гестапо. Они были сожжены при отступлении, и я это знаю. Больше того, готов ручаться, что все материалы по делу Стивенса сгорели в первую очередь, об этом вы уж наверняка позаботились! Верно?
Гипсовая маска на лице Варбурга словно осыпается, сползает, обнажая розоватую кожу сорокалетнего человека, пекущегося о внешности и здоровье.
— Верно! Ну, и?..
— Архивов нет, но сама история слишком свежа, чтобы считать ее похороненной. В том и фокус! Хотите, напомню?.. Только вот что — сдается мне, что у Руди большие способности к подслушиванию. Вам это не мешает?
Мимолетная улыбка проскальзывает по лицу Варбурга. Жест, которым он отстраняет мой намек, учтив, так учтив, что выглядел бы театральным, если б я не догадывался, что бригаденфюрер и в самом деле совершенно спокоен.
— Не нервничайте, Одиссей. Излагайте вашу историю, но помните, что прием этот неоригинален и редко приводит к желаемому. Вы не увлекаетесь криминальными романами?
Я поудобнее устраиваюсь на банкетке и, затянувшись, упираюсь взглядом в боевые рожки на потолке. Дурацкий разговор начинает уводить нас в сторону. Варбург пытается запутать меня, заставляя решать попутные дилеммы и отвлекая от главного.
— Фразы! — говорю я. — Мы бесполезно расходуем время. Все, что умеете вы, умею и я ив иной обстановке с охотой порассуждал бы на тему о банальности приемов… Но… Не понимаю, какой смысл разыгрывать сверхчеловека? Чего вы этим добьетесь? Интеллектуализм и ирония хороши тогда, когда все взвешено и рассчитано и ты знаешь, что сильнее. В любом ином случае они оборачиваются против того, кто первым пустил их в ход.
— Нападаете вы. Я лишь обороняюсь.
— Опять фраза. Все проще, Варбург. В Париже вы отдавали себе отчет, что дело сложилось не в вашу пользу. Когда Эрлих первым почувствовал, что за Огюстом Птижаном стоят англичане, вы — именно вы! — толкнули его на авантюру.
Париж и Эрлих… Я говорю и вспоминаю — подвал в Булонском лесу, доктора Гаука и Фогеля, загоняющих мне иголки под ногти; собственный истошный крик. Мне было чертовски плохо тогда: Эрлих видел во мне не Огюста Птижана, бедного студента, а эмиссара английской СИС и делал все, чтобы получить признание. Кто из них первым — он или Варбург — затеял комбинацию? Пожалуй, Варбург. Эрлих не был столь уж значительной фигурой в гестапо, чтобы на собственный страх и риск входить в сговор с англичанами… Что же было потом?.. Я дал показания, и Эрлих отвез Одиссея на конспиративную квартиру под присмотр Лотты Больц. Доктора оттяпали мне два искалеченных, гниющих пальца, и Эрлих нянчился со мной, стараясь вылечить и побыстрее включить в игру. Он все продумал и был уверен, что дело выгорит. Для Берлина готовилась версия, что майор Стивенс по кличке “Одиссей” согласен помочь гестапо внедрить своих людей в резиденту-ру: с этой целью ему устроят мнимый побег, а пока дают возможность удостовериться в искренности Эрлиха, утверждающего, что он и Варбург ищут контакта с будущими победителями… Это была тонкая игра с двойным смыслом, в которой Варбург держался чуть поодаль…