— Ты говоришь, вы ездили в Галле, сынок? А зачем?
— Я так попросил. Соврал, что у меня там тетка, а когда приехали, сказал, что передумал, слишком, дескать, поздно, и попросил отвезти в Берлин.
— И он тебя не выбросил по дороге, этакого нахала?
— Вот-вот… Это-то и странно, не так ли, господин советник? Я и сам тут все смекаю, но не очень, чтобы догадаться, как оно есть… Я ведь ему и не сказал ничего особенного, а он ко мне, как к младшему брату. Знаете, как он заявил, все эсэсовцы — братья, и я тебе помогу. Это в смысле — получить пенсию. В первый раз вижу, чтобы генерал и унтер-офицер так разговаривали…
Цоллер ногтем мизинца скребет лоб.
— Постой, сынок. Вернись к началу. Ты вошел, и горничная сказала, чтобы ты ждал. Где?
— В передней. Я же говорил.
— Если будет надо, сто раз повторишь! Продолжай.
Я обидчиво подбираю губы. И что я такого сделал, чтобы со мной разговаривали тоном приказа. Франц Леман знает свой долг и исполняет его не хуже других.
— Ну! — поторапливает Цоллер.
— А что — ну? — говорю я. — Сидел в передней, и все. А потом меня позвали. Здоровенный такой парень по имени Руди.
— Что ты сказал бригаденфюреру?
— В том-то и дело, что ничего особенного. Сказал, что помню его по Франции, когда стоял в охране. Потом показал руку и объяснил, что не могу получить пенсию, потому что каких-то бумаг нет в архиве. Он спросил: все? Я посмотрел на него — вот так, прямо — и говорю, что ни за что бы не посмел обратиться, если б не слышал от своего товарища, от Фогеля то есть, что бригаденфюрер очень сердечный и отзывчивый. Вот тут и началось…
— Что? Выкладывай, сынок! Что началось?
— Удивительное, господин советник. Он сказал мне: садись — и стал расспрашивать, где и когда я служил во Франции и долго ли дружил с Фогелем. Потом пообещал помочь выправить бумаги и предложил отвезти, куда мне надо, если я спешу. Я соврал про Галле, и бригаденфюрер приказал Руди приготовить машину. Я все думал, он здорово рассерчает, когда я скажу, что тетка спит, но он и не подумал сердиться. Сказал, что это ничего, и повез меня в Берлин.
— О чем вы говорили? Он спрашивал тебя еще о чем-нибудь? Не торопись, сынок, получше припомни!
Собственный палец, все еще болтающийся перед носом, начинает раздражать меня, и я убираю его.
— Я заснул, господин советник. Так уж вышло. Очень устал и заснул. А когда мы приехали, бригаденфюрер сказал, чтобы я завтра явился к нему. Он, дескать, все проверит и сделает, как надо.
“Завтра”. По крайней мере сутки Одиссей будет в безопасности. Цоллер ничего не предпримет до новой встречи Лемана с Варбургом. Я слушаю себя как бы со стороны и пока не вижу промахов. Вряд ли у советника есть основания для недовольства. Леман, как он и рассчитывал, сунулся в Бернбург, но в последнюю минуту струсил и представил Варбургу дело так, словно хлопочет о пособии. Помянутое как бы между прочим имя Фогеля оказалось лакмусовой бумажкой — бригаденфюрер дал реакцию; немного не ту, которую предвидел Цоллер, но все же характерную, позволяющую делать вывод, что Варбург опасается всего, что связано с разжалованным штурмфюрером. Стал бы он в противном случае возиться с Леманом, предлагать помощь, ехать в Галле и Берлин и, наконец, приглашать к себе, обещая все уладить?