Тут хозяйка посмотрела на часы.
— Господи Иисусе! — всплеснула она руками. — Я тут уши развесила, и детей разбудить забыла. Придется с постели сорвать и в школу записку с извинениями составить.
Понял ли Холль, о чем шла речь?
Да, он понял, что эта женщина понимает его, что у хозяйки короткая память, что хозяин всегда оглушал их работой, что хозяин никогда не бьет скотину, что у него сердце разрывается, когда на бревне трещину увидит. Но, слушая Хельгу, Холль думал прежде всего о том, что, дай Бог, работники примут сторону Хельги, что носить обед работникам она будет посылать Марию, а не Розу. Хотя Мария не пожалела на допросе ни Фельбертальца, ни Найзера, ни Лоферера, не в силах унять ненависти ко всему, что творилось в усадьбе, а с другой стороны, потому, что и так все уже было давно известно, все же она казалась Холлю надежнее Розы. Роза будет льстиво хихикать каждой шутке хозяина и взахлеб рассказывать ему про всех и про все, а Мария взвалит корзину на спину, сядет на велосипед и поедет по деревне, пересмеиваясь со встречными, а потом у шалаша за едой, от нее слова не добьешься. Еще его успокаивала мысль о том, что крестьянин, которому она дала от ворот поворот, на другой же день донес на нее и на сестру. Вся деревня про это знала, все вокруг судачили или многозначительно молчали, а теперь на Марию люди пальцами показывали.
В школе Бедошик затеял своего рода игру. Каждый ученик должен был назвать своего друга. Холль сдуру назвал одного деревенского горлопана, а потом со стыдом увидел Лео, своего единственного друга, который остался в полном одиночестве, а в качестве друга назвал его, Холля. Домой шагали вместе, и Холль не знал, куда глаза девать.
Когда он вошел в сени, по лестнице спускались Мария, за ней хозяйка и Хельга. Они горячо в чем-то убеждали Марию. Покуда Холль доставал из духовки подогретый ужин и нехотя ковырялся в тарелке, до него дошло, что Мария убежала наверх в девичью, забаррикадировалась сундуками и кроватями и начала выжидать, когда можно будет, захватив пожитки, удрать из этого дома. Хозяйка говорила, что не раз подымалась наверх и у запертой двери пыталась по-доброму втолковать и объяснить, что Марии в ее-то состоянии и податься некуда, не говоря уж о том, чтобы работу найти.
— Кто возьмет беременную работницу? — то и дело вопрошала она Марию через закрытую дверь.
Найзер не молился.
Мария не молилась.
Конрад не молился.
Фельберталец что-то бубнил.
Лоферер бубнил.
Холль тихо молился, а про себя ругался.
Хельга сидела на скамье и листала цветной журнал.