Братишка Ян действительно любил деньги и теперь не изменил этой привязанности. Любил он к тому же и верховодить, отличался мелким тщеславием и зазнайством и никогда не снисходил до того, чтобы советоваться с кем-нибудь. Он был малограмотен, но так как Го Цюань-хай и Чжао Юй-линь вовсе ничему не учились, смотрел на них свысока и говорил с пренебрежением: «На что вообще годится эта мелюзга?»
С тех пор как он стал членом комиссии по разделу земли, богатеи стали заискивать перед ним и зазывать к себе на угощение. Ян охотно заходил и благосклонно принимал знаки внимания, а когда к нему обращались с просьбами, щедро раздавал обещания.
— Брат Ян, у меня к тебе дельце: сможешь ли только?..
— Я все могу, — безапелляционно отвечал Братишка.
— Брат Ян, поговори в бригаде.
— Можно. Начальник Сяо слушается меня во всем.
К Сяо Сяну он никогда, конечно, не обращался, боясь даже заикнуться о чем-либо.
Как-то вечером, когда Ян вернулся с очередного собеседования, хозяин харчевни сказал, что Хань Длинная Шея присылал мальчика и просил зайти.
Братишка отлично знал, что за человек этот Длинная Шея, но подумал: «Отказаться, пожалуй, будет неудобно», и пошел. Длинная Шея наговорил ему массу любезностей и в заключение сообщил:
— Господин приглашает отобедать вместе с ним.
Ян сразу догадался, что тут дело неспроста, и задумался. Пойти — значило нарушить долг члена крестьянского союза, а отказаться — тоже было неудобно. Он долго раздумывал, но все-таки пошел.
Хань Лао-лю в роскошном халате на подкладке, улыбаясь, вышел навстречу и церемонно пригласил гостя в восточный флигель.
Большая лампа под потолком заливала мягким светом изысканно убранную комнату. Кан был застелен летней цыновкой из трав. На полках вдоль стен были разложены аккуратно свернутые шелковые одеяла: красные с разводами, розовые с мелкими цветочками и в три разноцветные полосы. Одеяла были покрыты коврами с вытканными на них изображениями сосны, сливы и цапли. Напротив кана возвышался застекленный шкаф, висело большое зеркало и стоял сундук красного лака, на крышке которого был искусно нарисован золотой павлин. Все чисто прибрано, натерто, все блестело.
Хань Лао-лю предложил гостю занять место. Сесть на кан Братишка Ян не решился. Это значило проявить дружеские чувства к хозяину дома. Братишка вышел из затруднения, скромно пристроившись на самом кончике красной лакированной скамьи.
Хань Лао-лю взял со столика пачку папирос и любезно передал гостю.
На крестьянских собеседованиях Братишка Ян, подражая другим, на все лады разносил помещика-злодея и, казалось, горел к нему искренней ненавистью. Но сейчас, попав в общество такого важного человека, который говорил с ним, как с равным, Ян испытывал чувство гордости: «Хань Лао-лю, конечно, мироед и злодей, но почему он не может исправиться и стать хорошим человеком? Почему бы члену крестьянского союза Яну не перевоспитать помещика на благо беднякам? Кроме того, бывшему батраку было чрезвычайно лестно, что хозяин называл его не Братишкой, как это было прежде, а «господином председателем».