— Боже мой, твой муж погряз в связях с мятежниками! Преступные пираты! Обманывают короля, не признают его законных прав.
— Капитан Уоллес нападает на каждое судно в заливе. Если кто и обманывает короля, так это он.
— Патриоты, — проворчал Синклер. — Грязная куча воров. Что им нужно в Ньюпорте?
— Лоялистов гораздо меньше, чем ты себе это представляешь, — терпеливо возразила Бетани.
Синклер коснулся груди, а затем обвел рукой комнату.
— Разве ты не видишь, во что превратил тебя Эштон?
— Сделал счастливой. Мне никогда еще не было так хорошо, папа. Но ты… — она горько рассмеялась, — по твоей милости, я — жена крепостного.
— Я не хотел потерять тебя, дочка. — Волнение сдавило ему горло.
— Отпусти Эштона, отец, — умоляюще произнесла она. — Ты прекрасно знаешь, что ему невыносимо быть слугой.
Синклер взглянул на спящего на коврике ребенка.
— Как ты не поймешь, Бетани? Если бы он мог уехать из Систоуна, то увез бы тебя и Генри неизвестно куда. Возможно, на запад, на неосвоенные земли. Здесь, по крайней мере, мне известно, что ты в безопасности.
— Неужели не понимаешь, как эгоистично ты поступаешь, отец?
— Да, не отрицаю. — Его рука потянулась к груди, он стал массажировать ее пальцами, — я старый и упрямый.
Проснулся ребенок, радостно залопотал, увидев своего деда. Через мгновение малыш уже сидел у него на коленях и играл медными пуговицами сюртука.
Наблюдая за ними, Бетани одновременно испытывала и горечь, и любовь. Отец оставался непреклонным, когда вопрос касался Эштона, но то обожание, с каким он относился к внуку, сближало их.
— Не надо ненавидеть Эштона, — сказала она, когда Синклер собрался уходить. — Неужели ты уважал бы его больше, если бы у него совсем не было самолюбия?
— В твоем муже достаточно качеств, которые достойны восхищения, — признался Синклер. — Но, к сожалению, еще больше того, что вызывает возмущение. Черт возьми, этот человек просто опасен!
— В военное время все люди противостоят друг другу.
Синклер снял с крючка пальто.
— Хочу только надеяться, что присутствие генерала Клинтона сдержит активность Эштона. — Он помедлил, а затем нежно дотронулся до щеки дочери. — Одно я понимаю, доченька. Вижу, ты любишь его.
Она потерлась щекой о ладонь отца. Такие прикосновения были очень редки между ними.
— До свидания, папа.
* * *
Внезапный лай нарушил тишину ночи. Приподнявшись на локте, Бетани тревожным взглядом отыскала Генри; увидев его спящим, сердито взглянула на Глэдстоуна — спаниель подбежал к двери и стал царапать лапами пол, пытаясь засунуть нос в щель под порогом.
Она неохотно поднялась из теплой постели, надела халат, сунув ноги в туфли, отогнала пса и открыла дверь. Высоко над зимними вязами, окружавшими летний домик, поднималось огненное зарево, освещавшее ночное небо. Глэдстоун выскочил из дома. Бетани бегом бросилась в спальню, взяла на руки Генри, завернула его в шерстяную шаль, вторую набросила на себя. Ребенок закапризничал, а затем успокоился на ее плече. Снаружи послышался отчаянный лай Глэдстоуна.