Макс управлял делами дяди, отвечал на официальную корреспонденцию, встречался с политическими лидерами и занимался недвижимостью, которая начала приходить в упадок в связи с болезнью дяди. Он зарылся в огромном количестве работы, связанной с получением титула, но не проходило дня, чтобы он не вспомнил об Оливии. Макс писал ей письма, а если среди кучи других, приходивших на его имя, он находил письмо от нее, Макс всегда открывал его первым.
Он скучал по ней. Им уже начинала овладевать мысль, которая постепенно принимала определенные очертания. Не сразу, но все же Макс начал отказываться от своего давнишнего убеждения никогда не жениться. Оливия доказала ему, что он не похож на своего отца и никогда не станет таким, как он. Когда он был с Оливией, у него никогда не возникали мысли о предательстве или насилии. Он был ей предан. И всегда будет.
А герцогу в конце концов нужна герцогиня.
Со временем у него выработался план. Макс продолжит ухаживать за ней, а когда наступит весна, он сделает ей официальное предложение. Макс надеялся, что ему удастся убедить ее семью и ей разрешат приехать в Лондон, пока весной он будет заседать в палате лордов. Макс будет вести себя прилично. Боже сохрани навлечь скандал на свою будущую жену.
Он человек терпеливый и будет ухаживать за ней, как положено. Макс признался самому себе, что он будет наслаждаться весной и летом, демонстрируя красоту, грацию и доброту Оливии всему Лондону.
Когда наступит лето, он повезет ее в какое-нибудь красивое место — какое, он пока не нашел, — и они будут с ней гулять. Макс представил себе, что их окружает прозрачный аромат летних цветов, а воздух вибрирует от тихого жужжания насекомых.
И вот там Макс встанет на одно колено и попросит ее стать его женой. Он часто представлял себе этот момент — возможно, даже слишком часто. Но мысли об Оливии, об Оливии как своей жене, стали единственно приятными в его новой полубезумной деловой жизни.
Вздохнув, Макс отложил перо. Приложив кончики пальцев к вискам, чтобы как-то унять боль, он взглянул на старые каминные часы дяди, теперь принадлежащие ему. Оказалось, что было уже довольно поздно, и он вспомнил, что давно ничего не ел. Когда дворецкий спросил его об обеде, Макс просто отослал его.
Но теперь желудок напоминал ему громко о том, что Макс зря отказался от обеда.
К счастью, лондонский особняк семнадцатого века, унаследованный Максом от дяди, находился совсем недалеко от клуба, к которому он принадлежал. Мысль о еде выгнала Макса на улицу в холодную январскую погоду.