— Кто думает, тот не управится. Управится тот, кто дело ладит, — ответил бригадир. — Вот вы с Торопчиным отобрали у меня пару волов, а они сейчас как бы мне пригодились!
— Погоди, волы-то ведь Коренковой.
— Нет, колхозные.
— Так они в колхозе и остались.
— Правильно. На конюшне стоят. А им на поле надо быть. Вот я бы сейчас вторую сеялку пустил. А отсеялся раньше срока — той же Коренковой помог бы. Она, говорят, на соревнование меня вызвать собирается.
Бубенцов обеспокоился. Вопросительно взглянул на Брежнева. Но ничего не мог прочесть на благообразном, носатом, опушенном аккуратной бородкой лице бригадира. Спросил:
— А разве Коренкова не начала еще?
— Тебе, председатель, лучше знать.
Больше Бубенцов ничего не спросил. Повернулся и поспешно пошел к оставленному на грейдере мотоциклу. Резким движением ноги включил мотор и с места рванул на большой скорости.
— То — председатель!
— Еще до свету сам семена раздавал, и вот дивись на него. Не евши, не спавши, стрекочет по полям, как Илья-пророк, и никаких гвоздей.
— На одной ноге, а везде успевает.
Такими одобрительными замечаниями провожали колхозники отфыркивающийся и отплевывающийся комьями влажной земли мотоцикл.
Но раздавались и другие слова. Правда, они произносились не столь явственно, бормотком:
— Черт его носит куда не надо!
— Мелко, говорит, пашешь. Учи! Она, земля-то, вон какая, а скотина некормленая.
— Лучше бы о питании горевал. Сулили ссуду, а дали по зерну с пуду!
Наконец примчался Бубенцов и на поле первой бригады, к Марье Николаевне Коренковой.
Остановил машину и, не выключая мотора, уперся в податливую землю здоровой ногой. Долго смотрел из-под козырька низко надвинутой на глаза выцветшей фуражки танкиста.
Здесь ни пахота, ни боронование еще не начинались.
Низко над землей тянулись едко пахучие дымы десятков больших и малых костров.
Женщины сгребали прошлогоднюю стерню и сорняки с темной, дышащей еще подснежной прелью поверхности пашни. Груды поджигали.
Другие разбрасывали с подвод золу, завезенную из села.
— Кадило раздувают! Не иначе, панихиду служить собираются, — сердито пробормотал Федор Васильевич и выключил мотор.
Сразу стало слышно ярмарочное галдение грачей над недалекой рощей.
— Здравствуй, командир, — послышался из-за спины Бубенцова певучий голос.
Федор Васильевич обернулся и увидел неслышно подошедшую к нему Коренкову.
— Гоняешь все? Смотри-ка, всю спину грязью заляпал. Ну, что скажешь хорошего?
Веселый тон Коренковой не понравился Бубенцову.
— Не скажу, а спрошу. Когда сеять думаешь?
— Сеять? — Коренкова удивилась, а вернее, сделала вид, что удивлена. — С этим не торопись. Разве Торопчин тебе ничего не говорил?