Иван Данилович обиделся еще больше.
— Та-ак… До дурака, выходит, дотянул. Ну что ж, спасибо хоть из колхоза не гоните.
Даже голос изменился у Шаталова. Задребезжал, как треснувший чугун, обычно такой уверенный, густой бас.
Торопчин внимательно поглядел на Ивана Даниловича. На бравом усатом лице отражалось неподдельное расстройство, а небольшие острые глазки увлажнились.
«Вот человек!» — подумал Торопчин и сам почему-то расстроился. Заговорил мягко, по-приятельски:
— Ты прости меня, Иван Данилович. Честное слово, ну никак не хочу я тебя обижать. Но… Вот сколько времени я к тебе присматриваюсь, а ничего не вижу. Понимаешь, нет в твоем поведении твердой линии. А это…
— Есть линия! — сердито прервал Торопчина Шаталов.
— Может быть. — Ивану Григорьевичу, занятому другими заботами, меньше всего хотелось начинать длинную беседу. Да и не любил он ложную многозначительность в разговоре.
Но иначе был настроен Шаталов.
— Есть линия! — вновь повторил он, упрямо мотнув головой.
Оборвать разговор стало неудобно, и Торопчин спросил без особого интереса:
— Тогда объясни, чего же ты добиваешься?
— Правды! — Шаталов выпустил в Торопчина это слово, как артиллеристы говорят, прямой наводкой. Он смотрел уже не с обидой, а с гордостью: «Вот, брат, какой я, Шаталов!» — было написано на усатом лице.
«Ишь ты, куда тебя занесло!» — с трудом удержав улыбку, подумал Торопчин. Но ничего не сказал. Да и что тут скажешь? Не возразишь ведь против такого высокого стремления.
— Понял теперь мое поведение? — спросил Иван Данилович.
— Нет. Окончательно запутался, — искренне ответил Иван Григорьевич.
— Эх ты! — теперь уже Шаталов взглянул на Торопчина снисходительно, — Вот, жалко, не слышали вы все, молодые, как мы с Михаилом Ивановичем Калининым разговаривали в двадцать девятом году.
— Слышал я несколько раз, — поспешил уверить Шаталова Торопчин. Действительно, хотя самого разговора никто из жителей села и не слышал, но рассказы об этом не умолкали уже восемнадцать лет. Вот и сейчас Иван Данилович оседлал вновь своего любимого конька.
— Коммунист — это совесть народная! — вот что сказал мне Михаил Иванович. Поезжайте, говорит, Иван Данилович… Думаешь, вру? — Шаталов подозрительно уставился на Торопчина, уловив на лице Ивана Григорьевича некое не понравившееся ему выражение.
— Нет, так не думаю.
— То-то… Так и назвал — Иван Данилович. И чаем угостил даже. Ай-яй-яй! Вот какие есть люди! — Шаталов, искренне растрогавшись, покачал головой.
Этот разговор Торопчина с Шаталовым произошел в правлении колхоза, куда Иван Григорьевич зашел, чтобы передать в райком по телефону сводку.