– Давно вы знаете Шведенко?
– Лет пять. Как пришел работать в издательство. Я ведь не профессиональный фотограф. Я танцор. Танцевал в оперетте, пока не вышел на пенсию.
«Ну и танцор! С такой рожей только гнилыми помидорами торговать! А он, оказывается, исправно служил Терпсихоре, пока та не пнула его под зад и не отправила на пенсию!»
– Когда Шведенко обратился к вам с просьбой о сдаче квартиры? И чем он это мотивировал?
– Да уже месяц прошел. Сказал, что у них с Василиной не заладилось. Чего уж там! Жили вроде душа в душу! Мол, поживу месяц-другой у тебя, а там видно будет. Разве другу откажешь? Пришлось отказать одной семейной парочке с Кавказа. Они у меня тут почти год жили. Платили, кстати, исправно, с двухмесячной предоплатой. И срача такого не устраивали!
– Ну-ну, Роберт Игнатьевич, – принялся усмирять его следователь. – Ведь Шведенко не по своей инициативе…
– А по чьей? По чьей инициативе?! – затрясся разгневанный танцор, и по лицу его пошли красные пятна. – Сколько раз ему говорили: «Остепенись, Леня! Не по зубам тебе эти громилы! Чё ты к ним лезешь?»
– Кто говорил?
– Да хотя бы я. Предупреждал: «Если еще про мафию напишешь, съедешь с квартиры! Мне тут баррикады не нужны! Чай не Красная Пресня!» Его пристрелят, а мне потом по ментовкам таскаться! Больно надо! Он мне слово дал, что в этой квартире ни строчки не напишет про мафию.
– И что? Сдержал слово?
Вопрос Еремина озадачил красноликого Роберта Игнатьевича.
– По крайней мере в нашей газете ничего не было. Я следил за его публикациями. Он писал о выставке художника Шилова. Разгромил подчистую этого придворного «фотографа». Душа радовалась! Потом об этом религиозном законе, из-за которого Клинтон с папой на нас обиделись. Что еще? Не помню. Да, он говорил, что у него наклевывается какая-то новая работа, очень денежная.
– Связанная с журналистикой?
– Этого я не знаю. Он особо не распространялся. Может, боялся сглазить?
– По-вашему, выходит, что Шведенко превратился в пай-мальчика. В чем же тогда дело?
– Мало ли что! Могли за старое тряхануть!
– Могли и за старое…
Полежаев, воспользовавшись заминкой, оторвался на миг от французской газеты и задал фотографу давно мучивший его вопрос:
– Леонид по-французски свободно изъясняется?
– Да бросьте! – махнул тот рукой. – Только «мерси» и знает. К нам недавно приезжали коллеги из Франции. Так он не знал, с какого боку к ним подступиться. Переводчица спасла положение.
– Эта переводчица – ваша сотрудница? – взял инициативу в свои руки Антон.
– Да. Лизавета, Лизок.
– Симпатичная девушка?