— Да нет, ведь он все понимает. Понимает, кто ты и кто он.
Правильно. Умница Терехин! В самом деле — кто я и кто он…
— Попик, наверное, обижается на меня?
— Не без того.
— Наверное, он ждал, что между нами все останется по–прежнему?
— Вслух он своих обид не высказывает. И потом, его куда больше волнуют вуалехвосты и барбусы, чем карьера в фирме.
Тушу сигарету.
Вернуть свою руку на ее коленку или оставить как есть? Не будет ли такой жест выглядеть нарочитым?
И вправду, рука, вернувшаяся на коленку, выглядит ненатурально. И Лида осторожно снимает ее, одергивая юбку — синюю юбку в катышках шерсти, которую каждое утро приходится гладить, прыская водой на злой, шипучий утюг. Прислушиваясь к кашлю умирающей старухи за стеной.
Нет, даже само воспоминание об этом невыносимо! Не дай бог вернуться в прошлую жизнь, ведь я еле–еле избавился из ее ублюдочных объятий. Сегодня я, владелец двух миллионов в акциях перспективной компании, застрахован от возврата в шкуру мелкого служащего.
Встаю, чтобы движением сгладить возникшую неловкость. Ласково, как преданный друг, смотрю на Лиду. Для нее я такой же, как всегда, — и неуловимо изменившийся. Но ей ни за что не догадаться о причине этих изменений. А причина эта — два миллиона!
— Что разведенки? Небось перемывают мне косточки?
— Перемывают.
— А Тамара?
— Говорит, всегда знала, что вы далеко пойдете.
— Говори мне «ты», Лида… Мы ведь с тобой друзья, не забывай!
— Извините, «ты»… Да, говорит, я всегда знала, что Ромшин — птица высокого полета! Не то что мы все…
Прекрасно! Молодец Тамара! Надо будет при случае выплатить ей премию за верноподданнические чувства. Ведь я и сам был не слишком уверен, что зайду так далеко.
Но для того, чтобы пойти еще дальше, мне нужна она — точнее, ее поддержка, ее ум, ее знания. Язык жжет от желания выложить последние новости.
— Лида, я хочу прояснить, что происходит. Чтобы между нами не было недоговорок, непонимания, обид…
Ее взгляд ныряет в подстольное тайное пространство, в залежи пыльной темени. Скрывается там, чтобы я не смог его настичь. Не смог застукать, не мог разглядеть его ненавидящий блеск, его обиженную влажность.
Дружески обнимаю ее за плечи. Плечи вздрагивают, точно от удара, но потом решаются быть спокойными и твердыми.
— Конечно, ты понимаешь, что к старому возврата нет…
Она низко опускает голову. Подбородок почти касается груди.
— Но мне не хочется тебя терять…
Челка падает на глаза.
— Ведь я тебя люблю… Да, я тебя люблю, как друга! То есть как подругу.
Ее губы тревожно вздрагивают… Или испуганно?
— Я никогда не говорил тебе, но… Ведь я знаю тебя сто лет! Ведь мы с тобой… Всегда… И в школе тоже… И в институте… И потом… Ведь ты столько для меня сделала!