Поганое место — в заброшенных домишках селились пьяницы и бомжи. Здесь же, не скрываясь, маргиналы летом сушили коноплю, терли гашиш, круглый год варили химку, торговали насваем и дешевой синтетической дурью. За пустырем собирались наркоманы со всех окрестных деревень.
Хель пересекла пустырь, потащила меня к домишкам. Здесь было тихо и темно — видимо, обитатели уже приняли каждый свою дозу допинга и отрубились. Один даже валялся в грязи у крыльца, и дождь его ничуть не смущал. Потом я увидел второго и третьего — они лежали друг на друге, крест-накрест.
Хель взвизгнула и потянула в переулок между двумя халупами. В темноте кто-то возился. Собака злобно зарычала и прыгнула. Я удержал ее за поводок, повыше поднял фонарь и увидел Чонга, наполовину преображенного в нетопыря. Он сжимал в лапах молодого парнишку, жадно припал к его окровавленной шее. Парень был то ли без сознания, то ли уже при смерти.
Хель бесновалась, требуя, чтобы ее отпустили.
Я поднял кольт, сделал еще пару шагов вперед. Нет уж, девочка, прости, но я не хочу уступать тебе такое удовольствие.
Увидев меня, Чонг выпустил из лап мальчишку. Тот со смачным звуком упал в грязь, да так и остался лежать.
— Ванюська… — заныл китаец, возвращаясь к человеческому обличью. — Ты все не так понял…
Мой палец медленно давил на спусковой крючок. Чонг, видимо поняв, что паясничать и договариваться бесполезно, склонил голову.
— Подожди! — раздался сзади дрожащий голос. — Не стреляй!
Чонг с облегчением вздохнул, я сквозь зубы выматерился. За моей спиной стояла перепуганная Маша.
Из истории рода Батори
Замок Чахтице, август 1606 года от Рождества Христова
Эржебета проснулась до света, долго лежала с закрытыми глазами, надеясь, что сон еще вернется. Нет, не спалось.
Разучилась она за два года вдовства сладко дремать до позднего утра. Зато научилась многому. Графиня горько усмехнулась в темноте. Носить простые платья и строгие прически, не расставаться с черным цветом, отвечать отказом на приглашения друзей. Праздники уже не для нее. Что ей там делать, без Ференца?
При одном воспоминании о муже мягко ударило внизу живота, вязкой судорогой прокатилось по телу, сладкой болью отозвалось в ногах. Дыхание замерло, потом участилось. С приглушенным стоном Эржебета выгнулась на кровати, ощущая, как тяжелеет ноющая грудь, раскрываются поры, увлажняя мускусным потом ставшую болезненно чувствительной кожу.
Такими были теперь все ее утра и вечера. Мучительно не хватало мужчины. Иногда она просто лежала, вслушиваясь в собственные ощущения, ожидая, когда отпустит. Иногда требовала принести бочку и кувшин с холодной водою, обливалась, смывая желание. Чаще ласкала себя до изнеможения, до полуобморока. Но не могла насытиться. Все было не то. Хотелось требовательных рук, тяжести мужского тела. Любви хотелось.