Ивашка Торо не читал, поэтому пропустил все мои бледно-интеллигентские попаданские измышлизмы и не поверил сразу.
– Счас как плетью пройдёмся и глянем: сколько у кого — мОчи, а сколько — мочИ. Все враз много-мочными станут.
Тут вылез «обоерукий топорник». Здоровый лоб, под два метра, сутулый, длиннорукий, лицо бородой заросло аж под самые глаза.
– А я вот махать могу.
– И чего? Нашёл чем хвастать. У нас вон там уже одна отмаханная валяется. Очухается — опять всем подмахивать будет. Ну хочешь — и тебя рядом поставим.
– А? Чего?! Ты… Ах ты, паскуда! А ну, где топоры мои! Ты меня? Да я тя! В щепу разделаю!
Тут рассказчики, Ивашко с Николаем, несколько поспорили. Ивашко всё норовил про своё миролюбие рассказать и к бедным «птицам» соболезнование. Николай же больше напирал на профнепригодность даже и с «гурдой» в руке. Типа: воин с саблей, это конечно, хорошо, но против двух топоров «мельницей»…
Пришлось рявкнуть на них и посмотреть саму саблю. Точно — есть свежак. Свежая царапина поперёк клинка, ещё глубокая вмятина на гарде и зазубрина на самом лезвии. Нехорошо. Бой, видать, был серьёзным — здешних воев учат не принимать удар на лезвие. Стали здесь редкость. Даже просто высокоуглеродистые. Железо в мечах — дрянное. На глубоких зазубринах клинок может сломаться вообще. «Гурда» качеством на порядок выше, много чего выдерживает. Но навык-то боя у Ивашки — общий. А по общему правилу удар блокируется или гардой, или, правильнее, отводиться плоскостью клинка. Зазубрина на лезвии — прокол бойца. Допустим только в жёстком контакте.
– Ясно. Ну и как же разошлись?
– Дык… придурок твой, боярыч, влез. Ну этот… Во: Хотен. Я-то у этого твоего… павлина пузатого сабельку-то… того. А тот-то, который… и говорит: «Во, счас боярыч придёт со своим мертвяком ходячим. Интересно будет глянуть, как он тебя дрыном берёзовым против двух топоров разделает». Ну, я и… приостыл малость. Не, палка берёзовая… Да ну, и говорить-то… Только я видал, как ты с ним одним там в бой ходил. А топоры, хоть и добрые, но против колдовства… Слышь, а может ты и над моими-то… того?
– «Того» — чего?
– Ну, эта… Колданешь? Или как тут у вас — молебен какой-нибудь? Водой там, святой какой?
Молебны, а равно окропление русского оружия освящённой водой производились в российской истории неоднократно. С переменным успехом. Но это — на боевом оружии. В моё время нормально совершали молебны при спуске на воду ядерных подводных лодок и над «меринами» «новых русских». Их же тоже временами подрывают. Сам патриарх Московский Алексий Второй освящал как-то маленький такой частный домик в три этажа, построенный на казнокрадстве. И, в ответ на упрёк в благословении воровского жилища, очень раздражено посоветовал не считать денег в чужих карманах. Окропление было уместно — в том домике тоже дела со стволами случались. А вот чтобы топоры на лесоповале благословляли — не слыхал.