— Олег Семёнович, вы говорили, что любви научились в детстве, в семье… А где вы научились ненависти?
— У Анны, — не задумался он.
— Чем вы её ударили? — буднично спросил Рябинин.
— Поленом.
— Когда же?
— Мы пошли с Геной… А я на минутку вернулся, забыл попросить денег на обед. И тогда…
— За что ударили?
— За всё.
— Так, внезапно?
— Она сказала, что деньги я истратил на баб. Не утерпел. Накопилось. Но убивать не хотел, честное слово!
— А беспорядок в комнате?
— Раскидал всё…
— Шофёра?
— Придумал. Хотел остаться с ребятами…
— Раньше ей угрожали?
— Да.
— Говорили, что ударите по голове, — утвердил Рябинин.
— Говорил. Ударю по голове и сам повешусь.
Слежевский деловито прикрыл дверцу плиты. Его глаза сразу потемнели. И, лишившись этого красного блеска, словно лишившись дикой силы, он мешком сел на лавку, схватил лицо руками, пригнулся чуть не под стол — и заплакал стонущим мужским плачем.
Рябинин смотрел на пучок мяты, стебли которой тихо колыхались от воспарявшего жара. Почему не стыдно на людях смеяться? Почему никто не скрывает радости? Но почему хоронят от стороннего глаза своё горе? И почему стыдятся принародных слёз? Разве не равны все человеческие состояния? Равны. Да нет, не равны — у горя больше прав идти на люди.
— Зря вы думаете, что я Анну теперь ненавижу. — Слежевский открыл перекошенное лицо.
— Да, теперь вы её жалеете, — согласился Рябинин.
— Нет, я её люблю…
— Мы любим того, кого нет рядом.
— Я ненавижу не Анну, а свою жизнь.
— Жизнь тут ни при чём. Она может быть прекрасной и может быть никчёмной — это как ею распорядиться.
Слежевский поднялся через силу, словно его набили дробью. Он подошёл к стене и взялся за пальто:
— Я собираюсь…
Рябинин кивнул рассеянно.
Зло… Он изучал и прослеживал по своим уголовным делам его мрачное зарождение где-нибудь в детстве, в неустойчивой психике, в искромсанной жизни. Рябинин знал, как это зло приходит на белый свет. Но куда оно девается? Улетает в космос? Тогда бы он потемнел тучами. Зарывается в землю? Тогда бы она не плодоносила. Переходит в продукцию? Тогда бы от этой продукции народ шарахался. Не рассеивается ли зло меж людей? Но от соприкосновения со злобой человек не становится злым, как и не глупеет от встречи с глупостью…
Очищается. Человечество самоочищается, как мировой океан.
Слежевский стоял у порога серым привидением и, видимо, прощался с избушкой.
Догадливая печка прогорела и затихла. Чайник, будто давно предупреждённый, сегодня вовсе не грелся. На стенах почти невидимо покачивались травы. Негромко треснуло пересохшее полено.
Попрощался с избушкой и Рябинин. Жизнь течёт во времени, которое распадается на куски и кусочки, оставляемые человеком на своём пути. И он тут оставил кусочек своей жизни — провёл несколько дней, выслушал исповедь убийцы и выпил много чашек вкусного чая.