— Ничего не вспомнили?
— Нет. Вы разденьтесь, тут жарко…
Рябинин скинул своё пальтецо и сел на просторную и тёплую лавку. В бок ему сразу садануло жаром от печки-плиты. Гудел полуведёрный эмалированный чайник, набирая силу.
— Олег Семёнович, вы тут и живёте?
— Тут.
— А в доме кто?
— Ребята.
— В дом-то… пойдёте?
Он не ответил, прислушиваясь к подземному гулу. Чайник вскипел. Слежевский начал заваривать чай, делая это не спеша и обстоятельно. Вопрос свой Рябинин не повторил — глупости не повторяют.
— Пейте…
Бокастая фаянсовая чашка стала на скоблёную столешницу, на мысочки и овалы проступающих годовых колец. Без блюдца, оно для города. Как и конфеты, — Рябинин взял кусок колотого сахара и начал пить вприкуску.
— Жарко у вас, — сказал Рябинин, млея от тепла и чая.
— А мне холодно.
— Неужели?
— Сижу, будто прижатый спиной к леднику.
— Постарайтесь забыться, — глупо посоветовал Рябинин.
— Как?
— Не думайте о ней.
— Не могу.
— Думайте о детях, — опять неудачно подсказал следователь.
Он знал, что удачного тут ничего не скажешь. И всё-таки был один простой рецепт, противоположный его совету, — дать выговориться. Это больно, как промывание раны, зато быстрее затягивает.
— Расскажите мне о ней, — попросил Рябинин.
— О ком? — удивился Слежевский, уже привыкший не прикасаться к её имени.
— О жене.
— Об Анне… Не могу.
— Потому что были слишком счастливы?
— А что такое счастье?
Слежевский привстал и надвинулся на гостя через стол, через нетронутый свой чай, через пространство, разделяющее их до сих пор. Узкая прядь волос влажно упала на лоб, перечеркнув его чёрной полосой.
— Не знаю, — ждуще поощрил Рябинин.
— И никто не знает. Приборчика-то нет.
— Какого приборчика?
— Который показывал бы счастье. Ходить с подключённым. Как зашкалило, так кричи, чтобы остановилось мгновение.
Он осел на скамейку, глянув на следователя виновато. Рябинин отхлебнул чай — был в нём какой-то посторонний дух; видимо, пачка впитала богатые запахи избушки.
— Счастья нет, а есть счастливые, — негромко заметил Слежевский, касаясь чашки пугливыми пальцами.
— Это кто же?
— Кто умер внезапно. Анна счастливая. И есть несчастные, которые перед смертью долго мучаются. Вроде меня.
— Умирать никому не пора, — буркнул Рябинин.
Время лечит раны… Залечит ли оно душу Слежевского? Есть такие раны, которые времени не подвластны. И тогда оно, время, берёт эту незарубцованную душу в своё небытие, ибо нет у неё иного пути.
— А знаете, как мы познакомились? — спросил Слежевский, проясняясь лицом, до которого то далёкое время сумело дотянуться. — На улице поскользнулась и упала девушка. Я подбежал, помог ей встать. Чулок порван, на руке ссадина… Говорю, что до свадьбы всё заживёт. А она: нет, не заживёт. Удивляюсь: почему же? Оказывается, свадьба завтра.