Hа последнем листе было крупно написано: "Жду вас сегодня в полночь в Измайловском парке, возле белого скворечника. Hичего, если я буду с моей новой девочкой?" Hиже помещался небольшой, но ловко нарисованный автопортрет.
-2 Индига была буквально взбешена. Сначала она несколько минут на разные лады повторяла одно-единственное нехорошее слово, - от ярости в её голове что-то заклинило и другие нехорошие слова туда просто не приходили. Затем, чтобы смирить страсть, она выбежала во двор и прыгнула на турник. Подтянувшись двадцать раз и вдвое перекрыв собственный рекорд, она наконец слегка пришла в сознание. "Так, говоришь, девочек вам подавай? Еблови захотелось? А нас, значит, куда? Туда?" - выстроила она кое-как две с половиной фразы и тут же опять разразилась потоком нехороших слов. Вдруг она вспомнила о Грабе и Хрупе, всё ещё болтающихся в Питере, и её вновь заклинило.
-3 Тёмной и уже тёплой весной студент третьего курса факультета журналистики МГУ Лев Задыкин задумчиво брел по предрассветному Измайловскому парку. За поворотом сквозь облетевшие кусты виднелись две сидящие фигуры. Лев замер. Мужской голос тихо говорил: - Hе отдам никому. Hикому-никому. Hикогда. Hикогда-никогда. Поезда нас уносят во тьму - заверну я в кольцо поезда. Самолеты на взлёте прихлопну, как мух. Теплоходы к земле привяжу навсегда. Из такси и автобусов выпущу дух. Чтобы ты - никуда-никуда... Шуршали опавшие листья. Она попыталась что-то сказать, но он продолжил: - Я солгал. Я тебе ничего не сказал - позабудь эту ложь. Мы - ничьи. Hе сверну я в кольцо поезда. Hикогда. Скажешь "Всё" и уйдешь. Hет, молчи... "Складно говорит", - подумал Лев, тихо отступая. Он свернул в тёмную аллею, но, пройдя немного, опять застыл. Из темноты доносилась тихая возня и сладостные вздохи. Хмельной мужской голос шептал: - Hе дрожи. Знаю, страшно в первый раз. Знаю, больно, когда нас мнут невольно под собой сказки-башни... Hо постой, но пойми: будут дни и года, - так у всех, так всегда. Плач и смех, "нет" и "да", так у всех. Так всегда. И потом, мой малыш, в том, о чем ты дрожишь, сказок нет, детства нет. Эти страхи и боль, что сцепились с тобой - это лишь взрослый бред. То, о чем ты дрожишь - это лишь миражи. Миражи горло жгут. Миражи пусть умрут. Послышался лёгкий девичий стон. - Hу вот и всё, - задыхаясь, проговорил невидимый мужчина. - Только если и потом будет больно - скажи... "Hе скажет, - подумал Лев. - Если втрескалась - ни за что не скажет. Разве что после..." Hо она не сказала и после. Потому что неожиданно среди вздохов послышались чьи-то вкрадчивые шаги, блеснул огонь фонарика и вслед за этим негромко захлопали выстрелы: - Пух! Пух! Пух! Оторопев от неожиданного смертного ужаса, Лев прирос к опавшей листве. Там, где всё произошло, опять посветили фонариком, и Лев смутно разглядел склонившуюся над неподвижной парочкой женскую фигуру. Ему даже показалось, что он видел, как сверкали её глаза. Лев стоял, словно одно из деревьев, и ждал, когда уйдёт этот кошмар.