За несколько минут до начала дискуссии ко мне подошли Чайка и Путин. Начали по обыкновению обрабатывать меня страшилками:
– Возникли новые эпизоды, связанные с сауной. Обозначился также серьезный выход на Гусинского. Так что лучше всего уйти по-тихому.
Невольно заползла мысль: а вдруг действительно случилось что-то экстраординарное? Нашли каких-нибудь новых свидетелей, подкупили их. Состряпать ведь можно что угодно… Я не знал, каким будет расследование, объективным или нет. В общем, напор Чайки и Путина выдержать было непросто. В конце концов я разозлился и обрушился на Чайку:
– Ты же знаешь меня! Дело возбуждено незаконно. Я не виноват!
Встретился я и с Лужковым:
– Юрий Михайлович, нас обманули. Представления на Пономарева нет.
– Будем биться! – произнес тот довольно бодро.
– Но я же всем сказал, что ухожу… Сказал Строеву, сказал Собянину, сказал вам… Как я буду биться? Я нахожусь в глупом положении. Я ведь шел на компромисс и что в результате? Я – лжец?..
От имени президента выступал Волошин. Он уже понял, что собравшиеся могут воспротивиться моему уходу, поэтому в последний момент изменил фабулу выступления – убирать меня, дескать, надо не в связи с возбуждением уголовного дела, а по собственной просьбе об отставке. И тут Волошин попал в трудное положение. Особенно было тяжело Волошину, когда его начали трамбовать вопросами. Так, он не смог ответить ни на один из вопросов председателя Рязанской областной думы Владимира Федоткина. И вообще выглядел он очень невыразительно, в споре с громкоголосым рязанцем стал невнятно говорить о «новом письме президента», о том, что оно находится у него на руках. У него на руках письмо было, а у членов Совета Федерации нет! Ну, не нонсенс ли!
Когда же потребовали показать документы, компромат, якобы собранный на меня, Волошин заявил:
– Я не могу дать эти документы, они секретные, но они направлены в Совет Федерации. Они находятся в комитете по законодательству, в документах подробнейшим образом изложена суть дела…
* * *
Очень тяжелым был тот день, 21 апреля 1999 года. Наверное, сколько я ни проживу, я никогда его не забуду. Когда я выступал, в зале стояла тишина. От меня и на этот раз ожидали жареных фактов, ждали разоблачений президента и его семьи, но их не было – я, повторяю, не имел права оглашать эти факты.
Я сказал следующее:
«Поднимаясь на эту трибуну, отчетливо понимаю, что вы ждете от меня одного – объяснений, – сказал я, – почему, получив поддержку и доверие членов Совета Федерации, я повторно написал заявление об отставке? Почему оно датировано 5 апреля?