— Я ухожу, — сказал Этьен, видя задумчивость жены. — Вы не дадите мне никакого поручения?
Она протянула ему руку, которую он ласково пожал, после чего Леглиз расстался с нею такой же спокойный, как и пришел. Оставшись одна, Жаклина взглянула на часы: они показывали четыре. Ей пришло в голову, что обыкновенно в этот час Томье отправлялся в клуб или к знакомым, если не ожидал ее. Что-то он делает в этот печальный день? Без сомнения, Жан, как и Этьен, оставался у себя, чтобы сговориться с секундантами и приготовиться к опасному поединку. Госпожа Леглиз представила его себе в обширной мастерской, где она обыкновенно находила его или за чтением при ярком свете, падавшем из широкого окна, обращенного к северу, или лежащим на диване, между тем как его глаза следили за голубоватыми струйками дыма от папиросы, клубившимися в пространстве. И вдруг Жаклиной овладела мысль бежать к нему, повидаться с ним, поговорить в последний раз; это желание было так сильно, что она не могла ему противиться. Напрасно говорила она себе, что после отвратительной жестокости Жана накануне с ее стороны было гадко выказывать ему предупредительность. Страсть возражала на это: «Как знать, может быть, последнее усилие восторжествует над его упорством? Может быть, он ждет только случая выказать себя человеком? Как я стала бы раскаиваться, если б не предоставила его Жану. В сущности, чем же я рискую? Неудачей? Стыд немного прибавил печали. А вдруг я добьюсь своего!»
Она поднялась с дивана, точно к ней вернулась вся ее прежняя живость, кокетливо причесала волосы, освежила водой заплаканное лицо, желая быть красивой и нравиться. Потом молодая женщина надела черное платье, вышитое стальными блестками, которое нравилось Томье, как сделанное с большим вкусом, и прикрыла свои прекрасные волосы маленькой кружевной шляпкой. Не говоря никому о своем уходе, не требуя экипажа, госпожа Леглиз спустилась во двор и вышла на улицу. Она шла быстро. Движение освежало ее. На воздухе воспаленные от слез глаза перестали гореть, а на щеках выступил румянец. Она почувствовала, что кровь живее обращается у нее в жилах; вместе с физической бодростью к Жаклине вернулась и ясность мысли. Через полчаса она дошла до дома, порог которого так часто переступала, и поднялась наверх. На звонок появился лакей, который не был нисколько удивлен ее приходом. Этот человек совершенно не знал, какие важные перемены произошли в жизни его господина.
— Барина нет, — просто сказал он, давая дорогу Жаклине.
— Хорошо, я подожду.
Она миновала гостиную, вошла в мастерскую и села, не снимая шляпы и накидки. Ее волновала смутная радость среди этой знакомой обстановки. Что бы ни случилось, она была теперь уверена, что еще раз увидит Жана, поговорит с ним, попросит его. Пускай он объявит ей наедине, позабыв все ласки, презрев все клятвы, что разлюбил ее и любит другую! До сих пор он не осмеливался это сделать и каждый раз старался пощадить ее, успокоить, даже обмануть, только бы не огорчать. Но теперь ложь была уже невозможна, надо было высказаться напрямик. И госпоже Леглиз хотелось убедиться, хватит ли у него мужества выказать себя таким же суровым к ней, каким он был вчера в присутствии Этьена. Она не допускала мысли, чтобы он устоял перед нею с глазу на глаз под обаянием ее присутствия. Он, пожалуй, скажет ей, что хочет взять назад свою свободу, но не скажет, что намерен обрызгать ее кровью. В противном случае он перестанет быть Жаном Томье, которого она знала и который любил ее настолько, чтобы уметь искусно лгать. Молодая женщина нетерпеливо встала и прошлась по мастерской.