Офигеть! Вот это да! Вот это рэкет и смычка с властными структурами! Полностью подконтрольная государству церковь и добровольно-обязательная религия. Как же мне повезло, что я попал в тело лютеранина!
В общем, в середине июля я изыскал время для посещения Его преосвященства, епископа Томского, Виталия в его резиденции в Богородице-Алексеевском монастыре. Ничего, конечно же, не мешало вызвать туземного церковного патриарха к себе. По большому счету – как высший гражданский чиновник края, имею право. Но не стал. И пренебрежение показывать не хотелось, и на огромный, голосящий на всю Юрточную часть города, трехсот пудовый «Торжественный» колокол взглянуть хотелось. Его ровно за год до моего появления в Томске на колокольню подняли.
Я понимаю, почему в России практически все старые монастыри окружены высоченными стенами. Слишком много бродило в стародавние времена всяких вражин, жаждавших добраться до хранящихся в церквях богатств. Иные обители и роль приграничных оборонительных крепостей исполняли, а братия умела не только хоругви в руках держать, но и меч с копьем, если понадобится. А вот для каких целей каменная стена с башнями и кованными воротами были возведены вокруг мужского монастыря в Томске – неизвестно. Как там в том старом анекдоте? Зачем этот тюнинг в совершенно безопасной столице моей губернии? Особенно, учитывая, что с помощью пары не слишком больших пушек, эта гм… оградка сносится за десяток залпов. От воров обороняются, или от излишне любопытных глаз?
— Ты проходи, милый, — отвлекла меня от созерцания причудливой кованой решетки распахнутых экономичных ворот монастыря какая-то, несмотря на жару, укутанная во множество слоем одежды, старуха. Грязная, дурно пахнущая бродяжка, совершенно по-хозяйски рассевшаяся в проходе, с легким пикардийским акцентом, говорящая по-французски. — Тебя там ждут уже. Старичок станет тебе жаловаться, а ты не верь. Он злое замыслил, но ты все равно соглашайся. То зло в добро обернется.
— Что? — словно в забытьи, донельзя ошарашенный контрастом, я тоже говорил не на русском. — Что вы сказали, мадам?
— Ты добрый, — у нищенки были идеально белые зубы. Мечта голливудских звезд. И классический берлинский выговор немецких слов. — На вот. Как старичок начнет плакаться, ты пальцем потри и смотри. И басурманам потом покажешь… Не забудь! Непременно покажи. А думать станешь, будто все совсем плохо – так снова три пальцами. Господь с тобой, Он худого не допустит. Иди.
Бабка вложила мне в ладонь небольшой, с фалангу пальца, серый камушек. Несколько спящих в тени ворот псов, таких же бродяг, как и их хозяйка, приподняли головы, но с места не тронулись.