Янгыл изо дня в день только и ждала, когда свекровь, наконец-то, объявит сыну о недоноске. Но старуха упорно молчала. Сначала думала о содеянном грехе Янгыл, а потом убедила себя в том, что та родила раньше оттого, что с ней плохо обходились. Гызлархан-Шетте была не из тех, кто упустит момент затеять скандал, тем более, что это было ей наруку. И она первой объявила мужу о недоноске и причинах. Хамза потемнел и, сверкнув глазами, помчался к матери. Мать подтвердила, что роды преждевременны, но старалась разубедить сына, чтобы не думал ничего плохого — такое с женщинами случается от тяжёлой работы, от слабого здоровья. Хамза поверил матери, но, несмотря на это, червь сомнения поселился в нём и начал подтачивать его. От Янгыл он не скрывал своего сомнения и, бывая у неё, цедил сквозь зубы:
— А может быть, это не мой ребёнок? Может, у тебя было что-нибудь с тем ублюдком? Вспомни-ка хорошенько, — издевался он.
Янгыл упорно отмалчивалась, хотя муж продолжал допытываться и кончал обычно угрозой: «Сгоришь в геенне огненной, если солгала. Аллах такое не прощает…»
Когда ребёнку исполнился месяц, прочистились его замутнённые глазки, появилась улыбка, а вместе с ней и резче обозначились черты лица — лица Арзы — начались для Янгыл другие истязания. Скандал разжигала старшая жена Хамзы — Гызлархан-Шетте. Она теперь не кричала и не плакала, как прежде, а зло смеялась над мужем:
— Хов, муженёк, да ты посмотри лучше на своего птенчика, ну чем не Арзы: и рот, и глаза его, — и если было не пронять этим мужа, и он не приходил в бешенство от её слов, она, прекращая смех, глубокомысленно заканчивала: — Видит и чует аллах — от него и пахнет не нашим, а их племенем.
Хамза не выдерживал и разъярённый приходил к Янгыл и начинал избивать её. Побои сопровождались допросами и угрозами. Гызлархан-Шетте издали наблюдала за издевательством и злорадствовала про себя: пришла пора вовсе отучить мужа от этой женщины.
Однажды, когда Янгыл доила козу в агиле, Гызлархан-Шетте тихонько вошла в комнату своей соперницы. Ребёнок спал в колыбельке, раскинув ручонки, и улыбался во сне. Гызлархан-Шетте оглянулась на дверь, приподняла голову мальчика и проткнула ему темечко иголкой. Ребёнок только вскрикнул и затих. А злая женщина поспешно удалилась в свой двор. Янгыл заметила поспешно удалявшуюся Гызлархан-Шетте, и сердце её сжалось от недоброго предчувствия. «Зачем приходила она в мой дом?» Янгыл закончила доить козу и заспешила в комнату, к ребёнку. Когда она подошла к люльке, то не услышала обычного дыхания ребёнка и, приподняв мальчика, увидела кровь на его головке и лице. В предчувствии неотвратимого горя, Янгыл резко схватила ребёнка, ощупала его и, поняв, что ребёнок мёртв, закричала не своим голосом.