Сегодня тринадцатое. Сашка сейчас позвонил. Сказал, что нарисовал свой «бензиновый» сон. Надо бы сбегать поглядеть, но неохота... Нет, не так. Не неохота. Как бросил рисовать, стало трудно смотреть чужое... Поглядишь — и чуть ли не реветь потом тянет. А тетя Наташа точно не удержалась. Сашка потихоньку психует. Говорит, целых полгода все было путем. А теперь вот опять. Всё, вырубаю...
Двадцатое января. После школы пошли к Сашке. Спросил его, как там у него с вопросом «зачем». Сашка сказал, что, если даже та высшая сила есть и знает ответ, он для нас не годится. Только для нее. Сашка теперь думает, что у этого ответа такая особенность: для каждого он свой. Для нормалов один. Для него второй. Для меня — третий... Все их сами находят. А если не находят, дело плохо. Вот пузыри в закипающем чайнике лопаются потому, что оболочка у них слабая и не выдерживает давления. И если человек живет без своего ответа, у него тоже как бы слабая оболочка. Которая легко разрывается, и он уничтожается как личность... Это такой физический закон — про пузыри. Сашка у дверей физики подслушал, когда Селедка его выставила с немецкого... Но этот закон можно, Сашка считает, распространить и на людей. Еще он сказал, что мне нельзя бросать рисовать... Что разговоры с собой, как у меня на кассетах, тоже развивают личность, но этого в моем случае мало. А он не хочет, чтоб я уничтожился! Илья Ильич недавно, в общем, о том же говорил... Позвонил из художки. Все допытывался, почему не хожу. А что отвечать? Потому, что отцу сказал: больше платить не придется? Ха, тоже мне объяснение... Не хожу, и все. Не знаю, зачем мне это надо. Он долго убеждал. Кажется, расстроился. Было б из-за чего! Из-за меня... Надеется, что передумаю. Велел записать его домашний телефон и звонить, если захочется. Я записал. Да только не уверен, что захочется... Все-таки жалко, если Сашка прав. Если общего ответа, чтоб для всех, нет. Сам-то когда еще найдешь! Да и непонятно, как его искать... Ну, ладно. Все.
Двадцать седьмое января сегодня, понедельник. Ну, Селедка отмочила! Химичка заболела, и первого урока не было. Селедка провела на нем классный час. Про всякое говорила, а потом про ЛТО. Это лагерь труда и отдыха, летний. Чтобы мы уже сейчас о нем подумали. Сашка бросил просто так, мне, а не ей: «Да ну его». А она услыхала и говорит: «Раз-зумеется, ЛТО — не ЛТП, насильно туда не тащат. Уж это ты должен знать, Мамонов!» Сашка сначала уставился на нее, а потом схватил портфель — и к двери. Селедка его за рукав: «Куда? Ты что себе позволяешь!» Но он крикнул: «Пусти», — выдернулся и выскочил. Я ничего не понял. Ирка Крупова спросила вслух: «Что это — ЛТП?» Лямин засмеялся и сказал, что там алкашей лечат. А Селедка прямо взбесилась из-за Сашкиного «пусти». Назвала его хамом и понесла: все мы дети своих родителей, Сашке, судя по всему, не миновать кривой дорожки, и тэ дэ, и тэ пэ... Ну, тут я врубился, почему он выскочил. И на перемене треп насчет этого противно было слушать. Лямин предположил, что кого-то из Сашкиных предков загоняли или загоняют туда лечиться... На втором уроке Сашки не было. Я хотел сбежать, но потом подумал: а может, ему лучше переварить эту Селедкину глупость одному? Сам знаю, до чего неохота иногда никого видеть. Но после уроков зашел. Что-то никого не было. Ну, у тети Наташи бывают вечерние смены — она работает на овощной базе. А вот он куда смотался? Завтра спрошу. Ну, вроде все.