Я ответил бы ему, но чувствовал себя таким слабым, пистолет, который я держал в руке, казался мне чудовищно тяжелым, меня охватывало неодолимое оцепенение. Выплыла мысль, пришедшая откуда-то из детства: «Мандрак, колдун Мандрак…» Мандрак, завернувшийся в длинный плащ, его пронзительные глаза, его изысканность… И в этот миг у входной двери пронзительно заверещал звонок. Он неожиданности я вздрогнул и повернул голову — ну сантиметров на десять, не больше, — в направлении звука. И в следующую секунду ощутил чудовищный удар в висок и потерял сознание, успев, однако, подумать, что становлюсь специалистом по получению ударов по голове. Этакая живая антология по приему на голову разных тяжелых предметов.
Я медленно открыл глаза, включив волну боли, распространяющуюся от затылка к бровям. Перевернутый журнальный столик и ваза у моей щеки, облепленной полевыми цветами, убедили меня, что я все еще в кабинете Ланцманна. Ни единого звука. Щека у меня была мокрая. Я подумал, уж не плакал ли я, но потом понял, что это вода из вазы, разлившаяся по паласу. Счастье еще, что ваза не разбилась и не пропорола мне череп…
Вставай, приказывал мне мозг, немедленно вставай! Невозможно, отвечали мои руки и ноги, охваченные сладким бессилием. Я подумал, может, оно и неплохо закончить свои дни на этом приятно прохладном паласе, но тут же вздрогнул, услышав, как внизу хлопают автомобильные дверцы. К дому подъехали несколько машин, какой-то голос отдавал приказания… Легавые! Мгновенно придя в себя, я рванулся, чтобы вскочить на ноги, и тут же снова повалился навзничь: руки и ноги у меня оказались связаны крепким нейлоновым шнуром!
Понятно, этот подлюга Ланцманн продал меня. Что ж, я играл, проиграл, и теперь мне остается только сдаться.
Глухой звук позади вынудил меня повернуть голову, насколько, разумеется, это было возможно: пара ног в черных кроссовках опустилась на ковер, на фоне окна выделялся темный силуэт. Прекрасно, мне на выручку явился Арсен Люпен. Он склонился надо мной, все так же лежащим лицом вниз, и перерезал веревку, стягивающую ноги. Торопливые шаги по лестнице. Какое-то шушуканье. Мой спаситель подбежал к двери, и я услыхал звук поворачивающегося ключа. Затем он возвратился ко мне, рывком поднял меня на ноги и впился своими злобными глазками в мои. Увы, в нынешние тяжелые времена у Арсена Люпена оказалась свинячья рожа Грубера. Я был до такой степени потрясен, что, не произнеся ни слова, позволил ему дотащить меня к окну.
Снаружи осторожно попытались открыть дверь кабинета. Потом загрохотали удары. А Грубер уже поднял меня на подоконник и перебросил вниз, на крышу соседнего дома, словно тюк грязного белья. Затем сам перепрыгнул ко мне, и в тот же миг из кабинета донеслись удивленные восклицания. Грубер стиснул мне локоть и, согнутого в три погибели, бегом потащил за собой к трубе. На ней была закреплена веревка, спускающаяся в тихую улочку, где стоял черный «мерседес» последней модели с работающим мотором. Грубер схватил меня, одной рукой прижал к груди и стал спускаться по веревке. Я вешу добрых семьдесят килограммов, но для него это было все равно что пуховая подушка. Из этого я сделал вывод, что с ним на узкой дорожке лучше не встречаться. Но вся беда была в том, что этот примат, похоже, имел намерение присвоить мою жену, а вот на это согласиться я никак не мог.