В самом деле, комната выглядела очень просто: мягкая мебель из темного искусственного дерева с махровой обивкой, покрытой ярко-бордовыми цветами; пушистый ковер на полу; несколько картин на стенах; на окнах — легкие золотистые занавеси. Стены комнаты выдержаны в приятных нежно-розовых и кремовых тонах. Фильтры на окнах были опущены, и освещение внутри помещения казалось удивительно мягким и спокойным, почти земным. Очутившись здесь, я почувствовал себя тепло и уютно.
Викки прошла на середину комнаты, остановилась, сложив на груди руки и глядя на меня.
— Что же вы встали у дверей? Проходите, смотрите, изучайте!
Жемчужно-розовый свет широкой рекой лился сквозь распахнутые шторы, и девушка казалась юной Афродитой, только что вышедшей из пенной морской волны.
— Изучать? Ну, что ж! Тогда, пожалуй, начну вот с этого…
Я взял с низкого полированного столика у дивана толстый альбом в тесненном кожаном переплете, словно, специально оставленный здесь хозяйкой для меня.
— Насколько я понимаю, здесь вся ваша родословная?
— Да, здесь есть очень старые голограммы! — Викки взяла у меня альбом. Беззаботно усевшись на диван, раскрыла альбом, уложив его себе на колени. — Вот эта, например… — Она перевернула тонкий полупрозрачный лист поликристалла. — Папа здесь еще совсем, совсем маленький, и такой толстый и смешной! Правда? А вот это тоже он, только уже взрослый…
— Кто это с ним обнимается?
Я слегка наклонился к ней, вглядываясь в объемное изображение.
— Это его друг. Он потом разбился… перед самой папиной свадьбой.
— А ваша мать? Любопытно было бы взглянуть и на нее.
— Вот, — Викки указала на маленькую голограмму на следующем листе. — Это единственная у меня и самая дорогая!
Из глубины плоского кристалла мне приветливо улыбнулась большеглазая девушка с распушенными черными волосами, совсем, как живая. Слегка раскосые глаза смотрели прямо и открыто, тая в темной глубине гордое бесстрашие.
— Красивая женщина! — задумчиво произнес я. — Вы очень похожи на нее.
Викки смущенно опустила ресницы.
— А почему ее не видно в доме? Где она?
— Мама очень давно умерла… Мне тогда было только три года, — слегка нахмурившись, произнесла Викки. — Папа говорит, что она не любила сниматься…
— Простите, я не знал об этом.
— Ничего.
Викки приветливо улыбнулась мне, и даже коснулась теплыми пальцами моей руки.
— А кто вот этот человек, улыбающийся вашему отцу?
Я указал на голограмму, где была запечатлена группа каких-то людей, скорее всего на торжественном приеме, среди которых были Наока и Хо. Я узнал его, несмотря на моложавость и отсутствие бороды.