— Это? — Викки взяла у меня альбом и долго всматривалась в изображение. Затем покачала головой: — Нет, этого человека я не знаю. Я никогда раньше не обращала внимания на этот снимок.
Она беспомощно посмотрела на меня. Бедная девочка! Ясно, что в этом доме постарались, чтобы ты никогда ничего не узнала о своем настоящем прошлом.
— Вы любите своего отца, Викки?
Я посмотрел ей в глаза.
— Почему вы спрашиваете? — удивилась она.
— Видимо, он всегда заботился о вас? Оберегал от всяческих невзгод? Баловал?
— Вам опять хочется задеть меня, Брен? — На этот раз она пристально посмотрела мне в глаза. — Но вы напрасно стараетесь! Я не обижусь, так и знайте! — Зрачки у нее медленно расширялись.
— Да? Почему же?
— Потому что…
Она оборвала себя на полуслове. Резко поднялась и подошла к окну, выходившему в сад. Остановилась, задумчиво глядя на деревья. Я приблизился к ней, бесшумно ступая по мягкому ковру. Осторожно обнял ее сзади за плечи. Она вздрогнула, повернула ко мне лицо. Взглянула широко раскрытыми, растерянными глазами.
— У вас красивый сад, — заметил я, глядя в окно.
— Сад? — постепенно она возвращалась на землю. — Да, пожалуй… Я люблю гулять в нем, когда тревожно на душе.
— И когда не хочется думать о смерти? — добавил я.
Она снова взглянула на меня. Раскрытые губы ее слегка дрожали, как будто лепестки розы от утреннего ветерка.
— Пойдемте в сад! — тихо сказала она, судорожно глотнув воздух, и решительно направилась к двери.
Я задержал ее руку.
— Я обидел вас, Викки?
— Нет, что вы! Просто здесь очень душно… Идемте.
Помедлив, я последовал за ней. Спускаясь по лестнице, Викки взяла меня под руку. Внизу, в холле, слышались чьи-то громкие голоса и смех. Один из голосов показался мне удивительно знакомым, но я не успел сообразить, почему — мы вышли в поле зрения Наоки и его гостей. Их было пятеро. Они стояли около бассейна и при нашем появлении дружно смолкли. Пока мы спускались по лестнице, я успел их хорошенько рассмотреть. Двое не представляли для меня никакого интереса. Первый — низкорослый толстяк с опухшим лицом и совершенно лысым черепом, длинными, доходившими до колен, руками, делавшими его похожим на неуклюжую обезьяну. И второй, как бы в противовес ему, был худощав и высок, с рыбьими глазами и птичьим носом, таким острым, что он, наверное, мог бы без труда проткнуть им череп толстяку.
Рядом с Наокой стоял высокий широкоплечий брюнет с проседью в волосах, на вид, лет пятидесяти. Около него я заметил коренастого, темноволосого человека, лица которого я не видел — он отвернулся, как только мы появились на лестнице. Поэтому мое внимание сосредоточилось на широкоплечем брюнете. Чем-то он напоминал мне самого Наоку — такой же представительный, самоуверенный и даже элегантный. Лицо его можно было бы назвать приятным, если бы не большой шрам — от виска до подбородка — портивший все впечатление.