Гера задумался, и даже разок стрельнул в направлении солнца. Солнце ничего не сказало, только подмигнуло в ответ и снова уплыло за облака.
— Значит, так, — сказал он. — Или ведете к ведуну, или за неимением вариантов начинаю массовые расстрелы.
Крестьяне дружно шмыгнули носом, и не менее дружно оросили землю слезой.
— Я одну берлогу знаю, там ночами ведун живет, — сказал Вася Прелый.
— Пошли, — сказал Гера. — Но если вместо ведуна увидим медведя, я тебя в той берлоге похороню. Остальным можно расходиться.
Остальные встали и побрели, недобро зыркая на юного автоматчика.
— Чуяло мое сердце, — вздохнул Матвей, — придет их время…
Вася Прелый, шатаясь и размазывая грязь по щекам, медленно подошел. Спросил злобно:
— То, что продал — это я понимаю. Платят-то хорошо?
— Не понтуйся, сука! — вспомнил Гера золотые слова. — Отсекаешь, срань, кто с тобой базары ведет?
— Я-то знаю, — сказал Вася, — потому и спрашиваю… Ладно, не томи: идем или не идем?
— Шагом марш, — сказал Гера. — И с песней. И скажи мне, как твоего мага зовут.
— Кому как, — сказал Вася. — Кому водка, кому селедка, а кому и отец родной. Зови, как хочешь, а для нас он батя Евстахий.
Шли дорогой, потом тропинками, потом и вовсе по бурелому. Наконец, показалось берлога с дощатой дверью.
— Будем ждать до ночи, — сказал Вася. — Днем он по драконьим местам шатается, с нежитью всякий страх колдырит. Иногда, правда, и ночами колдырит, но это реже. А вот если с обезьянами забухал — все, считай, на неделю…
На двери белела потрепанная записка. Гера подошел поближе: кривой почерк, но буквы зато печатные. Записка говорила коротко, но по существу:
«Ушел на небо. Вернусь к 2050 году. Дверь сломаете — наебнетесь.
Евстахий».
— Эх, — сказал Вася, — незадача. Оно и понятно: с Богом надо подольше поколдырить, чем с разной нечистью.
— Веди к другому, — сказал Гера.
— Других не знаю, — ответил Вася. — Я жужло только у Евстахия брал.
Гера застонал, как смертельно раненый… как дважды, трижды, сто раз смертельно раненый и не желающий умирать.
— Ладно, что с тебя возьмешь. Катись обратно, первопроходец хренов.
— Ты чего, — спросил Вася, — расстрелять меня не хочешь?
— Да ну тебя, — сказал Гера. — Пошли домой.
Но Вася не торопился: встал напротив, пнул окрестный пенек. Словно шире стал в плечах Вася, и длиннее в ногах, и звонче в голосе.
— Пули пожалел, сучья морда! — крикнул он. — Не меня ты, гад, пожалел, а пули своей гребаной. Над каждой копейкой, поди, трясетесь? Но знай: всех, сука, все равно не заборите. Стреляй уж, чего стоишь…
— Не хочу я тебя стрелять, — сказал Гера. — Надоело мне.