- Мама наконец-то
уснула. Я напоила ее пустырником. А самой как-то холодно и жутко. Можно, я у
тебя посижу?
«Можно и полежать», -
хотел ответить Павел, но предусмотрительно сдержался. Страсть вдруг сама
уступила место нежности. Он молча взял ее руку в свои ладони. Она оказалась
холодной, точно Вера пришла с улицы, и он стал согревать ее губами и дыханием.
- Тебе надо завтра
позвонить Веронике. Обязательно. Главное, чтобы она была счастлива, разве это
для тебя не важно?
- Важно, - согласился
Павел, - я и сам не умею злиться долго.
- Она в тот вечер
сказала мне, что ты продолжаешь жить в том времени, которое не вернуть. И ее
хочешь поселить там же...
Павел приподнялся на
локтях.
- Знаешь, у Станислава
Куняева есть стихотворение, написанное еще в конце восьмидесятых, наверное, оно
применимо ко всем нам, таким, как я, - он наморщил лоб, вспоминая, и
приглушенно, но с жестким холодом в голосе продекламировал:
«Не лучшие в мире у нас
пироги,
Не лучшие туфли, не
лучшие жнейки,
Но лучшие в мире у нас
телогрейки,
А также резиновые
сапоги.
Мы честно несли ордена и
заплаты,
Мы нищими были, мы стали
богаты,
Поэт Бизнесменский, к
примеру, у нас
Богаче Есенина в тысячу
раз.
Ах, Фёдор Михалыч, ты слышишь,
как бесы
Уже оседлали свои
«мерседесы»,
Чтоб в бешеной гонке и
ярости лютой
Рвануться за славою и за
валютой...
...Мы пропили горы,
проели леса,
Но чудом каким-то спасли
небеса,
Мы тысячи речек смогли
отравить,
Но душу никак не умеем
пропить...»
Вера посмотрела на Павла
с едва уловимым сожалением, погладила его по лицу.
- Ты много стихов знаешь
наизусть?
- Много. Я же
высокооплачиваемый работник разговорного жанра. А если серьезно - работа была
такая. Любить русскую поэзию. Я динозавр. Скоро мы вымрем. Только, думаю, и
России после этого недолго останется. У него же есть в одном стихотворении:
«...Если в светлеющий
утренний час,
в час, когда синь
нарастает в окне,
ты не проснешься в
тревоге за нас
и не прижмешься собою ко
мне.
Жаль, не прижмешься ко
мне горячо,
словно спасенья от
страхов ища,
жаль, не уткнешься
губами в плечо,
что не найдешь под
губами плеча».
- Если я не найду под
губами твоего плеча, то меня уже не будет волновать вселенская пустота вокруг,
- прошептала Вера, клонясь к плечу Павла.
- Знаешь, в романе я
предпочел бы максимально отложить близость главных героев куда подальше, дабы
тянуть читателя «вдоль по Питерской», а в реальности у нас получилась вспышка,
всполох, замыкание. Странно, но я горю, сгораю с удовольствием, и мне абсолютно
наплевать на все, если в этом во всем нет тебя. Мне самому себе хочется
сказать: так не бывает. И я боюсь спугнуть то, что мы иногда называем счастьем.