Сказать, что мачеха меня обижала, не могу, но и лаской не баловала. Была она по-мужски грубовата, но я ни разу не слышала, чтобы она повысила на кого-нибудь голос.
Я знаю, что с отчимом она не спала, он спал на кухне на раскладушке. Он в доме был все равно что батрак, мачеха его не любила, и это было понятно без слов. Но он вроде как и не понимал этого, со стороны посмотреть – отчим пребывал в каком-то странном состоянии, словно спал на ходу и не воспринимал действительности. Иногда я ловила себя на мысли, что я тоже не вполне реально воспринимаю свою жизнь. Я и не я, как со стороны фильм о себе смотришь. Думаю, что если бы кто-нибудь спросил отчима, откуда взялась мачеха, то он бы и не ответил. Помню, подобный вопрос ему как-то задал дядя Федор, сосед: где, мол, ты познакомился с Марией? Тот морщил лоб, силясь вспомнить, но так и не смог, просто ляпнул тогда, а кто его, мол, знает, что-то не припомню. И ведь правда, после смерти матери Мария пришла к нам с одним узелком и осталась у нас жить.
Иногда мне кажется, что я видела Марию на похоронах матери, она смотрела на мои слезы, и лицо у нее было скорбное, как лик на иконе. Порой же мне кажется, что это был сон. С ее приходом для меня все же многое изменилось, отчим перестал ко мне приставать. Он просто угодливо выполнял всю работу по дому, словно она была единоличной хозяйкой. К Марии отовсюду ехали люди за помощью, и я видела дивные дела. Все больше моя душа тянулась к мачехе, ее нельзя было не уважать, но и лишнего невозможно было спросить. Мой рот был как на замке, а замок тот “повесила” Мария. Однажды она взяла меня в лес, это было на Ивана Купалу. Корзину с кореньями она несла сама, говорила: “Тяжело тебе”. В лесу мы посидели и пообедали, потом Мария помолилась, и я с ней. Надо сказать, она научила меня молиться и много говорила о Боге.
После молитвы она сказала мне:
– Ты, дочка, много глупостей в голове держишь. И думаешь много, что тебе не нужно. Если хочешь, я сегодня отвечу на любой твой вопрос и не буду закрывать тебе рот. Спрашивай.
Видя мою нерешительность, она прижала меня к себе и стала гладить по голове. Рука у нее была маленькая, но сильная. Так мы сидели, и я замирала от этой неожиданной ласки. Хотелось плакать, и я ее не боялась нисколько. Слова мои складывались в вопросы, которые уже прежде всплывали в моем сознании, но тут же таяли, словно кто-то их рукой разгонял. В тот же момент ум мой был ясен. Я задала ей много вопросов и на все получила ответы. Мамой я ее не звала, а говорила “ты”, и все.