Один портрет был кисти Лоуренса, другой — сэра Джошуа Рейнолдса, третий написал сам Гейнсборо. Глядя на лебединые шеи, гордую посадку головы и кроткий взгляд, Малколм вдруг подумал, что портрет Марсии среди них ни в коей мере не оскорбил бы идеал женской красоты, созданный ее предшественницами.
Это была мимолетная мысль, которая тут же покинула его, и перед ним возник образ другой женщины, тоже красивой и белокурой.
Внезапно, не говоря больше ни слова, он повернулся и вышел из столовой. Марсия молча последовала за ним.
Интерес Марсии к дому удивил его. Он привык к ее молчанию, к печально опущенным уголкам рта и равнодушию в глазах, словно она не находила ничего интересного в том, что происходило вокруг.
Но пребывание в Грейлинге изменило ее, в ней появились живость и интерес, на лице теперь мелькала улыбка, исчезли печальные складки в уголках рта. Она быстрее двигалась, что особенно было заметно, когда они шли по длинным, обшитым деревом коридорам дома, осматривая семейные реликвии, которые оставляли после себя все поколения этого старинного рода.
Спальни Малколма и Марсии были в новом, более современном крыле дома. Здесь их уже ждала экономка в черном шелковом платье, с белым воротником, сколотым старинной брошью. Униформа превратила ее из живого человека в традиционную модель экономки.
— Я приготовила для вашей светлости голубую спальню, — сказала она, обращаясь к Марсии, и провела ее в комнату с панелями из бирюзового в узорах шелка, сотканного в Италии столетие назад.
Мебель была изготовлена во Флоренции и украшена странным цветочным орнаментом и фигурками животных. Большая кровать была покрыта поразительным по красоте флорентийским вышитым покрывалом, представляющим собой музейную редкость.
Марсия не скрывала своего восхищения и высказала его вслух.
— А вы, ваша светлость, предпочитаете гардеробную или приготовить красную спальню? — спросила экономка у Малколма.
— Я воспользуюсь красной спальней, — ответил Малколм.
Он последовал за экономкой, оставив Марсию одну.
Какое-то время она неподвижно стояла, глядя на огонь в камине, а затем печально вздохнула. Казалось, чья-то тень упала на нее.
Спальня была очень велика, чересчур велика для нее одной, дом был прекрасен, но тоже слишком велик. Она снова вздохнула, словно всхлипнула, и почему-то испугалась.
Малколма, уже более или менее пришедшего в себя, тоже пугала огромность старого поместья и необходимость все изучить и обо всем позаботиться. Сидя в кабинете перед планом дома и картой земель, он ломал голову над тем, с чего начать.