— Ты знал, что сегодня приедет Одесса Ниандрос?
— Что?
— Одесса Ниандрос. Она здесь. Говорит, что ты ее ждешь.
Оуэн поморщился и покачал головой:
— Что ей надо?
— Кому интересно, что ей надо? Надевай пиджак и поправь галстук. Хочешь, я позвоню Дэвиду? Попрошу прийти?
После истории с бомбой Дэвид присутствовал на каждом совещании, каждой встрече, потому что наша фирма становилась центром притяжения для всех имеющих хотя бы косвенное отношение к юридической профессии. Благодаря влиянию и финансовым возможностям клиентов, пострадавших при взрыве, мы, похоже, собирались поставить рекорд по количеству предъявленных нам исков, нараставшему словно лавина и за одну ночь превратившему нас из аукционистов в ответчиков.
Дэвид объявил Оуэну, что это только начало.
— Самые крупные иски еще впереди, и они нас удушат. На пострадавших работают лучшие адвокаты страны.
— Ну и черт с ними! — взорвался Оуэн. — Меня не запугаешь! Я тоже пострадавшая сторона!
— Не совсем. У тебя остались глаза, уши, кожа, руки, ноги и пальцы на руках и ногах.
— Дэвида? — Оуэн задумался. — Давай сначала узнаем, чего хочет мисс Ниандрос.
Подав напитки: горячий чай для нее и черный кофе для него, — я вернулась к себе и скрестила пальцы.
— …итак? — спросила я двадцать минут спустя, едва Одесса удалилась.
Оуэн пожал плечами:
— Не стоит заранее радоваться, но она собирается распределить коллекции между тремя фирмами, так что мы определенно в деле. Особенно во всем, что касается драгоценностей. Благодаря русским у нас репутация истинных экспертов. Посмотрим.
— Она напоминает мне Кубла Хана[15].
— Что ты хочешь сказать?
— Ну, она не только похожа на монголку, но и выглядит так, словно может причинить боль, не находишь?
— Кому? — осведомился Оуэн с плотоядной улыбкой.
— Определенно тебе.
— По-моему, ты спятила.
— Да ну? Советую поостеречься. Не успеешь оглянуться, как она свяжет тебя, вырвет сердце и съест, прежде чем ты поймешь, что тебя всего лишь намеревались поцеловать.
— Знаешь что?
Оуэн обнял меня и вдавился в мое бедро.
— Что?
— Я только и думаю что о тебе.
— Вздор!
Но потом он поцеловал меня, стал ласкать, снял жакет и лифчик одним плавным движением, так что я ему поверила.
Через несколько минут Оуэн попросил соединить его с Гилом.
— У меня кое-какие сведения, — объявил он без предисловий. — И план тоже. Она в жизни не поймет, что ей врезало по башке.
Кубла Хану предстоит столкнуться с Годзиллой. Бедная Одесса!
Наше взаимное увлечение граничило с безумием. Мошенничество. Бомба. Драгоценности. Напряжение все нарастало. Наша известность росла. Мы стали кем-то вроде рок-звезд. Куда бы мы ни заглянули: «Гринз» или «Уилтонз», «Кэприс» или «Маркс», выпить мартини в маленьком баре в «Дьюкс» или провести уик-энд в Кливдене, ставшем нашим традиционным убежищем, люди непременно подходили к Оуэну, расспрашивали о взрыве, русских драгоценностях, рассуждали о беспрецедентных мерах охраны, которые он будет вынужден предпринять в будущем. Оуэн распускал хвост, пыжился, довольный всеобщим вниманием. Я грелась в лучах его славы, повторяя себе, что для меня это почти все равно что пламя страсти.