— Ну да, конечно, Джимми, говорил. Ну, да, говорил, — подтвердил Сэм.
— Это же гадина, а не человек, этот мастер Роланд. Что отец, что сын. Тоже мне — господин Роланд! Господин то, господин это. Боже мой! Придет день, и я еще плюну ему в глаза. Даже не стал меня слушать, не стал — и все! Замахнулся плетью, вот что он сделал. Жаль, не ударил. А не то я бы вытряхнул из него кишки.
Пьяный был не намного старше Роберта. Джимми отпустил стойку, за которую держался, чтобы не свалиться. Он стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, по лицу его текли хмельные слезы, и он повторял и повторял:
— Да разве я мог хоть пальцем тронуть ее? Она только взяла меня за руку. Да разве можно ее обидеть? Вы что?! А этот педераст… — При этих словах он поднял голову. — Я с ним посчитаюсь! Вот увидите, я с ним еще посчитаюсь.
Бармен сделал знак двум собутыльникам пьяного, они кивком подтвердили, что поняли, и, подхватив дружка под руки, повели к выходу. Джимми пошел с ними не сопротивляясь, и только слышно было, как он заплакал. Эта сцена произвела на Роберта очень грустное впечатление, потому что, как ему казалось, нет ничего печальнее, чем вид плачущего мужчины, даже если мужчина просто пьян.
Бармен вытирал стойку и, как бы объясняя происшествие, сказал:
— Это у него с Торманами. — Он ткнул большим пальцем в ту сторону, где располагался очаг. — Знаете, Форшо-Парк? Хотя вы еще не в курсе. Это с милю отсюда, если идти по дороге. Пойдете по боковой дороге отсюда и пройдете мимо границы поместья. Это самый дальний путь до вашей деревни. Но приятнее прогулки летним вечером не придумать.
— А он… он что, приставал? Ну, приставал к кому-нибудь?
— Да нет. Он не станет приставать, особенно к ней. Это младшая дочь хозяина. У нее не все дома, знаете. Ну, как вам объяснить, она немного помешанная. Так говорят; но те, кто работал там, говорят другое. Сказать вам правду, я бы ни за что не положил бы на нее глаз. Но мы тут недавно, лет десять. Ей лет семнадцать или около того, и от других людей я знаю, что у нее бывают припадки, когда она бродит по лесу. Здесь ее прозвали Торманский Мотылек. Странное прозвище, верно?
— Да, немного странное прозвище для девушки, Торманский Мотылек.
— Вам понравились сандвичи?
— Угу. Понравились. Очень понравились.
— Хотите еще?
— Не откажусь.
Он взял еще один сандвич и еще полпинты, и, когда вышел из трактира, был уже седьмой час. За это время новых посетителей не появилось и никто не покинул бар, четверо людей как сидели на скамейке, так и продолжали сидеть, поднимаясь время от времени только чтобы наполнить кружки, за которые каждый платил отдельно. Бармен обогатил его новой информацией по преимуществу касательно погоды в этих местах, как она сказывается на фермерах во время зимы и, наконец, почему у него практически пустует бар. Он объяснил, что сегодня воскресный вечер и шахтерам заступать на смену в два часа утра. Но заходите завтра днем или в это же время, и яблоку негде будет упасть. Но воскресенье — сухой день, во всяком случае, в этих местах. И под конец он не устоял, чтобы не съехидничать: «Отчего хоть вашему дяде становится радостно на душе».