С плаката, в лучах заходящего дня,
Мальчишка с укором смотрел на меня.
Он палец нацелил, как дуло винтовки,
И мне почему-то вдруг стало неловко.
А сзади ещё у мальчишки под мышкой
Стояла девчонка с раскрытою книжкой.
Глаза она так широко раскрывала,
Как видно, болезнью Базеда страдала.
И надпись мозаикой ценных пород –
«Мы самый читающий в мире народ!».
Не то, чтобы надпись меня убеждала,
Она меня, словно врага, пригвождала!
Как будто всю жизнь я доказывал всем,
Что мы и читать не умеем совсем.
Я зябко поёжился, ворот поднял,
И вроде бы даже в задумчивость впал.
Сидел и все думал при ясной луне
О самой читающей в мире стране.
Мелькали в ночи огоньки-самокрутки,
Движения не было пятые сутки.
Народ разночинный в тупом ожиданье
Всё снова и снова листал расписанье.
Темнея слепыми глазами, стояла
На лунной дорожке громада вокзала.
Я встал, потянулся и глянул в окошко,
Склонившейся на бок, бетонной сторожки.
В мерцающем свете оплывшей свечи
Обходчик читал Фейербаха в ночи.
Конечно, решив, что привиделось это,
Я в странном раздумье пошёл к туалету.
А там на сиденье, усевшись, как птица,
Кассирша листала альбомы «Уфицы».
Я ахнул, она меня тут же послала,
И я, спотыкаясь, поплёлся к вокзалу.
И тут мне открылось такое виденье,
Что я к парапету прирос в изумленье!
Какой-то мужик неизвестной породы
Вещал, подбоченившись, руницы Рода,
И рядом, на крест положивши ладоши,
Монашка молилась над руной Микоши.
А нищий с табличкой «Подай олигарху»
На древнееврейском печатал Плутарха.
Машинка стучала со скоростью света,
Системою Бройля печатав при этом.
Горбун одноглазый гнусавил соседу,
Что нет геометра мощней Архимеда.
А тот, закатившись куда-то под лавку,
Заканчивал труд многолетний про Кафку.
Из урны доставши сырые цигарки,
В углу алкаши обсуждали Петрарку.
Во мгле голоса возбужденно дрожали:
Аллитерации их раздражали!
Диспетчер охрипшим противным дискантом
Гадал на удачу по томику Канта.
Какие-то мятые девки-поганки
Во всю распевали японские танки.
Построившись, слушала группа ОМОНа
Отрывки из «Песней» царя Соломона.
Старуха с козою на длинном аркане
Слюнями скрепляла скрижали Кумрани.
Казашка, конину достав из мешочка,
Из раннего Бернса читала сыночку,
А рядом какой-то похмельный детина,
Зубрил по-арабски Абу-ибн-Сину.
И кто-то, ужасно страдая при этом,
Учил по-монгольски Шекспира сонеты.
Под люстрой висел долговязый долдон,
Держась за разбитый молочный плафон.
То ухал, то крякал, как старая птица,
Листая старинного тома страницы.
Под ним, на его же вися ремешке,
Читала бабулька с внучком на горшке.
Внучок, балансируя задом, при этом
Читал середину какой-то газеты.