Меня опять разбудили. Мы сфотографировались, я то ли дал автограф, то ли расписался за полученное топливо, мы снова выпили по «чуть-чуть» на дорожку... Потом за взлёт... Потом за посадку... Потом за Кучму... За дружбу я уже пил с Николаичем в кабине, когда мы ехали обратно...
За нами в «бочке» плескались четыре с половиной тонны лично моего керосина. Тонна, подаренная добрыми «биндюжниками», две тонны от Михал Семёныча и полторы, полученные сейчас. Ровно четыре с половиной тонны. И мне было плевать, хватит этого до Москвы или нет!
Николаич лично доволок меня до «биндюжников», сдал с рук на руки, принял с ними по «чуть-чуть» и встал возле моего окаменевшего тела, как часовой у Мавзолея. Я с ними не пил, потому что ни я сам, ни они сообща не смогли открыть мне рот, а пипетки у них не было.
Тут события опять запрыгали вокруг меня рассыпавшимся бисером, и сколько я ни пытался собрать их в единую логическую нить, не получалось ничего. Я только следовал за происходящим, даже и не думая сопротивляться или спорить.
Сначала выяснилось, что, сколько у меня керосина, вообще не имеет значения, потому что нет ни одного борта, куда бы его можно было бы залить. То есть топливо у меня есть, а самолёта нет, так что, если мне так уж припёрло, я могу добраться до Москвы только на топливозаправщике, но с Николаичем, потому что он мне ТЗ не отдаст ни за какие деньги.
Мы все сели в машину и поехали искать самолёт. Не одни, нет. Поиски самолёта превратились в народную игру-забаву. За нами на поле высыпали девчонки из «международного сектора», их знакомые и знакомы их знакомых. Позади на топливозаправщике тарахтел Николаич. По всему лётному полю в темноте разносились голоса.
– Толик, вон же «тушка», она ресурсная!
– Сама ты ресурсная, у неё регламент!
– Виктор Данилович, посмотрите этот сорок второй, давно гоняли!
– Его вообще не гоняли уж месяца три.
– О, ты смотри, вот она «сто пятьдесят четвертая» стоит, а вы говорили, её порезали!
– Кто говорил, я говорил? Да чтоб мене руки-ноги отсохли, если я это говорил!!
Наконец все сгрудились у одиноко стоящего на краю поля ЯК-40.
Этот подходил по всем параметрам, даже ключи от люка были, но его нельзя было брать, он был чей-то. Правда, «выходные» и этот кто-то вряд ли куда-нибудь полетит до понедельника, но всё равно спросить надо. Но нет телефона. А куда ехать не известно, адреса тоже нет. Был, правда, резервный телефон его брата, но он уже год, как удрал в Голландию и сидит там, боясь высунуться – на него тут два дела заведено. Тут вдруг вспомнили, что этот, чей самолёт, тоже, вроде, под подпиской о невыезде и решили – бери! Но до понедельника. В понедельник, чтоб, как штык, борт был на месте! Мне пожали руки, похлопали по спине, поздравили и все уехали.