— Вечно они что-нибудь придумают. — ворчит отец. — Дерут по сто двадцать латов в год и всё мало. На краску, небось, деньги у матери выпросил?
Разговор принимает невыгодный оборот.
— Да нет же, нам её выдали, — вдохновенно сочиняю я и для большей убедительности добавляю:
— По две пачки, ещё и останется… Ну, скажи же, как её развести?
— Смешаешь с горячей водой, затем добавишь жидкого клея. Иначе краска, когда высохнет, слетит, — поясняет отец. — У тебя гумми-арабик, есть? Давай-ка, я сам сделаю.
Ох, уж эти мне умелые руки! Пожалуй, он захочет и плакат написать. Надо выкручиваться.
— Я ещё бумагу для плакатов не получил. Завтра возьму.
— Что ж ты тогда зря шум поднимаешь! Завтра и разведёшь… Отец, поднявшийся было с места, опять садится и принимается за чтение.
Беру со стола пачки и ухожу в свою комнатушку. Придётся обождать, пока отец с матерью улягутся. А то ещё, того гляди, зайдут ко мне.
Я тщательно скрываю от родителей свою работу в подполье. Так требуют правила конспирации. Малейшее нарушение их — и не оберёшься неприятностей. Вон у Жука, моего товарища по ячейке, мать случайно обнаружила в кармане листовку. Теперь парень ходит сам не свой. Только соберётся куда-нибудь — мать в слёзы, отец ругается: «В тюрьму захотел? В могилу нас загнать стараешься?»
Нет, уж лучше обождать немного. Совсем ни к чему рисковать спокойствием в семье.
Часы бьют одиннадцать. Наверное, мать с отцом уже улеглись.
Приоткрываю дверь:
— Папа!
— Что тебе ещё?
— Разбуди меня завтра в половине шестого.
— Куда ты собрался в такую рань?
— Нужно взять у одного парня учебник химии. У нас завтра контрольная, а у меня своего нет.
— Ладно, ложись спать.
— Я ещё немного почитаю.
Закрываю дверь и тихонько поворачиваю ключ. Мать, чего доброго, ещё вздумает проверить, хорошо ли я укрыт.
Наливаю в баночку воды и развожу в ней золотой порошок. Затем по совету отца, добавляю в краску клея.
Красная шёлковая материя аккуратно разостлана на столе. С линейкой в руках размечаю буквы.
Д-а з-д-р-а-в-с-т-в-у-е-т С-о-в-е-т-с-к-а-я Л-а-т-в-и-я!
Если немного сузить буквы, то как раз вместится. Беру кисточку и начинаю вырисовывать…
Быстро летит время. Уже бьёт два часа, когда я делаю последний мазок. Отступаю на шаг и любуюсь своей работой. Конечно, не так, как у настоящего живописца, но в общем вполне прилично.
Раздеваюсь, гашу свет и с удовольствием вытягиваюсь в постели.
Флаг остаётся на столе. Буквы должны ещё как следует подсохнуть, иначе испачкается красное поле.
— Имант!
Ах, как не хочется вставать!
— Имант! Уже без пятнадцати шесть.