Король даже не посмотрел в ту сторону.
Его увлечение мистикой, эсхатологией, схоластикой, теософией, трудами Аристотеля, Сократа, Филона Византийского, Клавдия Птолемея, Тациана были замечены Святым престолом в Риме с плохо скрытым неудовольствием.
Король помнил до мелочей всю свою переписку с папской канцелярией, где с тонкой иронией, сводя всё к шуткам, осуждал обжорство и невоздержанность к вину монастырской католической братии, приводил цитаты о пользе меры из свода четырёх Евангелий Тациана, отрицал возможность спасения Адама, как образца непослушания.
* Diplomatica est artificium possibilis (лат.) – дипломатия – искусство возможного.
Он сознательно дразнил папских легатов, нашёптывая им на ухо в укромных уголках своего дворца, что Иоанн Креститель, как мученик, стоит выше Иисуса.
Король в публичных речах и разговорах со студентами университета Неаполя просвещал всех желающих цитатами из книг иудея Шимона бар Йохая «Сияние» и сочинений Фомы Аквината. Он, посмеиваясь и покашливая в ладонь, говорил с ними о догматической неповоротливости папской церковной церкви.
- Она похожа на слепого, у которого в руках чаша с чистой водой веры, а несчастный всё нюхает воду, думая, что туда руками Альберта Великого*>1 подмешали мышьяк логики и ртуть еретических сомнений в божественном происхождении жизни на земле.
Сам Фридрих был глубоко убеждён, что добродетель состоит не в пустой трате времени на механическое повторение перед алтарём и в монастырских кельях молитв с равнодушным разумом и сердцем, а в том, чтобы подать кусок хлеба алчущему, незнающего – просветить, а подготовленному дать испить из источника мудрости.
«Где-то, среди пергаментных свитков с моими собственными стихами, есть несколько строк, которые, я надеялся, когда-нибудь вырежут в камне над воротами университета». - Король стал вспоминать сочинённое им когда-то стихотворение и… не смог.
- Святой Ансельм! Память стала подводить меня… Постойте, постойте, святые угодники… Ах, да, что-то вроде этого, - Фридрих закрыл глаза и продекламировал на латыни:
- Я вижу свет. Свет не божественный. Другой.
Свет изнутри, как радуга – дугой.
Свет нравственный из сердца в разум…
Не торопись. Не всё даётся сразу.
Вот блеск, как круг в квадрате площадей.
Цвет мысли, вспышка истины вещей.
Свет логики, познания, сомнения,
Как высший смысл бессмертия в спасении.
Потрогав вспотевший от умственных усилий лоб, король вздохнул.
«Наверное, так молились в своих общинах катары Лангедока, богомилы Македонии, первые христиане Каппадокии. И за эти невинные молитвы, противоречащие канонам католической церкви, их уже двести лет жгут на кострах».