- Что-то случилось или у тебя есть нужда во мне? - Настоятель положил свою сухую ладонь на плечо Мерону.
- Вы проницательны, отец Герард, - Жильбер поднял глаза и с благодарностью взглянул на аббата. - Не могу сказать, что произошло нечто необычное или мне чего-то не хватает, только... - Мерон замялся, не зная, как начать разговор, ради которого он просил о встрече.
Аббат, заметив нерешительность жаждущего совета, подбодрил его:
- Говори. Не смущайся поставить меня в неловкое положение. Я знаю, что в своих поисках ты достиг успеха и определённой степени просветления разума. Да вот вижу - душа у тебя не на месте. Что-то беспокоит тебя, что-то удерживает в этих стенах. Или вкус истины оказался неожиданно горьким? – монах обвёл глазами ограду монастыря.
Мерон, не говоря ни слова, достал обрывок бумаги и протянул настоятелю.
- «INFERNO», - прочитал вслух аббат и перекрестился. - Ты хочешь узнать, что это?
Мерон кивнул.
- Я не задам тебе больше ни одного вопроса, но… Ты нашёл нечто, пугающее меня.
Настоятель ещё раз сотворил перед грудью распятие.
- На самом деле - с этим словом всё просто. Сложнее то, что стоит за ним. - Отец Герард отдал кусочек бумаги Мерону и продолжал. - Это слово на языке англосаксов означает «Ад».
Мерон вздрогнул и побледнел.
- Ты по-прежнему не хочешь исповедаться?
Жильбер подумал немного.
- Наверное, пора это сделать, но я могу рассказать вам только о своих грехах. Чужие – забота Господа.
Аббат понимающе кивнул. В глазах его не было ни любопытства, ни равнодушия. Там горел огонь веры и желание помочь заблудшей душе.
***
После исповеди они долго сидели молча по разные стороны перегородки, разделяющей пространство исповедальни. Казалось бы, очищающее молчание должно снизойти на землю лёгким светлым облаком, свободным от груза грехов и тяжести раскаяния, от бремени дел и грязной шелухи мыслей.
Но всё было наоборот. Молчание сгущаясь, нависло у них над головой неразрешимыми сомнениями.
Наконец аббат вздохнул и приоткрыл решётчатое окошко в перегородке.
- Ты напомнил мне о заблуждениях Абелара[143], многократно осуждённого католической церковью за ересь. Но - да простит меня Господь! - он был прав, когда говорил, что Бог дал человеку силы для достижения благих целей, следовательно, он дал рабам своим ум, дабы удержать в разумных пределах игру воображения и направлять к истинной вере. Вера, как считал этот богослов, зиждется непоколебимо только на убеждении, достигнутом путём свободного мышления; а потому вера, приобретённая без содействия умственной силы и принятая без самодеятельной проверки, недостойна свободной личности. А ещё он утверждал, что единственными источниками истины являются диалектика и Священное писание. По его мнению, даже апостолы и отцы церкви могли заблуждаться, и что любая официальная догма церкви, не основанная на Библии, в принципе могла быть ложной.