Де Фуа вместо ответа поднял кувшин и потряс им возле своего уха.
- Там что-то плещется, - тихо сказал он и ещё раз встряхнул сосуд.
- А может, там вино? – барон облизнул губы.
- Скажешь тоже - вино. Вино давно бы прокисло. Иудей сказал «не открывать» и ещё что-то про какой-то ковчег.
Роже задумался, отирая пот со лба. Он обвёл глазами улицу, на которой совсем недавно шёл бой, потом перевёл взгляд наверх к холму. Возле базилики Воскресения собиралась толпа из рыцарей, лучников, и монахов. Лицо графа внезапно просветлело, и он вскрикнул:
- Будь я проклят, если у нас в руках не кровь Христова! Это же…
Роже испугался собственного крика и заткнул рот своим же кулаком. Паутвен споткнулся на ровном месте. Рыцари смотрели в лицо друг другу, переваривая догадку и не обращая внимания на вопли, ещё взлетавшие эхом над старыми улочками поверженного Иерусалима. После минутного молчания граф, положив руку на плечо друга, сказал:
- Поклянись хранить молчание. Если мы сейчас скажем об этом кому-нибудь из вождей крестоносцев, у нас отберут святыню, обвинив во всех смертных грехах. И ещё неизвестно, останемся ли мы в живых после интриг и резни между командирами за обладание реликвией. Франки, германские бароны, норманнские герцоги и короли карликовых земель глотку друг другу перегрызут за этот кувшин.
- Ты прав, - Гильом Паутвен наморщил лоб. – И что же нам теперь делать?
- Прежде всего - сохраним тайну и увезём в Лангедок эту святыню. Видно, так было угодно Господу, что только «добрым людям» открылась кровь Христова. Если наше учение и вера возьмут верх, то не крест будет символом христианства, а этот сосуд. А пока – помни: никому ни звука. Мы едем домой.
Всё имеет своё начало. Даже воля Аллаха, рождённая в абсолютной пустоте сонного до поры и времени разума. Даже время, толкнувшее маятник мгновенных пробуждений и желаний. Даже желание проявить эту волю и подарить яркий ток звёзд для бесконечной темноты Вселенной. Даже слово, снизошедшее по Его желанию, словно свет в сознание пророка Мухаммеда.
Что уж говорить об озарении, посетившем испуганного юношу по имени Амир, когда два года назад крестоносцы в дне пути от Аскалона настигли арабский караван, идущий в Египет, и в отместку за умерщвление нескольких паломников-христиан всадниками пустыни перебили почти всех, кто попал под горячую руку.
Отец, раненый в спину метким выстрелом лучника, истекал кровью на руках у Амира. Рыцарь-христианин с крестом из красной бархатной ткани на кожаной рубашке хотел добить раненого, но Амир, выучивший латынь за время пребывания неверных на земле Палестины, упросил пощадить отца. Взамен юноша пообещал рыцарю отдать все ценности семьи.