Мухаммед сам никогда не брал в руки оружия. Он говорил: “Единственный меч, которым я владею - это меч милосердия, любви и прощения”.
Эти слова пророка часто повторял Амиру его дед. Что стало с мечом, в который вставлена половина наконечника, юноша не знал. Да и не хотел знать. Ему было всё равно. Только бы дойти до Срединного моря, увидеть песок караванных троп, родовой оазис, младших братьев.
Всё имеет свой конец. Конец имеет затихающий звук эха в окрестных холмах, когда выдохнешь в протяжном крике святое имя - Алла-а-а.
Конец имеет путь, которым шёл обманутый Амир из Европы вот сюда, в благословенные земли Палестины. Конец имеет тропа, ведущая в Иерусалим, где на каком-нибудь неизвестном пустыре находится могила отца, которая никогда не будет найдена потомками рода Зайда. Конец имеет жизнь Амира, по капле вытекающая из двух маленьких ранок чуть ниже колена на месте укуса гюрзы, не замеченной им на тропе…
Глава 3
1129 год
где-то в окрестностях Иерусалима
По солончакам и выжженной солнцем степи медленно ехал отряд крестоносцев. Несколько копий с пёстрыми значками гербов качались в такт шагу лошадей. Пятерка рыцарей и десяток оруженосцев стоически терпели зной. Дрожащее марево, поднимающееся над пустыней, размывало очертания ближайших холмов, заставляло колебаться горячий воздух, меняло ориентиры. Крестоносцы, несмотря на жару, оставались в кольчужных рубахах и держали наготове у левого плеча щиты - уж слишком были опасны те места. Быстрые стрелы очень часто убивали раньше, чем можно было увидеть тех, кто их выпустил.
Святая земля давно была завоёвана. Но, несмотря на строительство крепостей и создание монашеских орденов, защищающих паломников, еще нередки были случаи нападения сарацин на караваны. Прошло тридцать лет после освобождения Гроба Господня, но турки по-прежнему мстили каждому христианину за резню, учинённую в Иерусалиме. Тогда тысячи бродяг, сотни нищих дворян, получивших отпущение грехов от самого Папы Римского, буквально утопили город в крови, а плоды этой «доблести» приходилось сполна вкушать путникам и тамплиерам. Вот и сейчас, завидев на горизонте облачко пыли, всадники поравнялись друг с другом и переглянулись.
- Что думаешь, Гюи? – рыжебородый крестоносец, в лице которого угадывались черты предков-норманнов, приложил ладонь к выжженным солнцем бровям. – Паломники? Конвой?
Старший в отряде - Гюи де Меро, бывший барон Эрля, а ныне бедный рыцарь Храма, потянулся за притороченным к седлу цельнокованым нагрудником и, морщась от горячих прикосновений раскалённого металла, натянул его поверх кольчуги.