То ли Юсуф управлял судьбой, то ли она им. Но так или иначе, через четыре года кровопролитных боёв не только Египет, но и вся Северная Сирия были в его власти. Он вступал в город, из которого уходил когда-то молодым, подающим надежды воином. А теперь Дамаск встречал его – султана Египта, основателя династии Айюбидов - громкими криками, воплями труб, боем барабанов и пением камышовых дудок.
Его хозяин и повелитель - Нур-ад-Дин - пал жертвой собственной слабости. Он был побеждён временем и славой, принадлежащей ему, Юсуфу ибн-Айюбу.
«Салах-ад-Дин!» («Защитник веры» – араб.)
Это имя катилось вслед растущему в размерах клубку слухов, заставивших гарнизон Дамаска сдаться.
Армия, состоящая их мамлюков, боготворила своего удачливого командира. Шеренги конных лучников и копейщиков кричали ему вслед:
- Ты нанизываешь города на свой меч, как финики на иглу! Покажи нам его!
И Саладин, останавливая взмахом руки беснующиеся толпы, послушно доставал из ножен сверкающее лезвие. Он поднимал смертоносную сталь над головой, поворачивал к солнцу, вращая кистью, и… яркая двойная ослепительная молния оставляла белый след восторга в широко открытых глазах всадников.
И тогда по рядам, как волна, катился громкий вопль,
- Зу-ль-факар [81]!
Саладин улыбался и спрашивал сам себя:
«Почему эти люди идут за мной, почему они, оставив семьи, дома, клочки скудной земли, которые могут прокормить разве что пару коз, делят со мной ратные труды уже пятый год? Что заставило их забыть племенные конфликты, ссоры, обиды и сплотиться в единый народ? Проповеди пророка Мухаммеда? Коран? Несомненно! Вера? Наверное, да. Ведь ислам для них – истина, а для меня - цель и инструмент объединения арабов, сельджуков, курдов, персов. А может - меч?» - Эта мысль обожгла его душу печалью.
Саладин бережно погладил многослойный клинок, тот самый Зу-ль-факар, подарок благословенного Зайда пророку Мухаммеду, ту самую сталь, которая, как говорят легенды кочевников, прокована вместе с наконечником копья, пробившего плоть пророка Иссы.
В возгласах восторга воинов Саладину трудно разобрать, чего в его людях больше. Веры в Аллаха, любви к нему - или к сверкающему клинку, который он не спеша вкладывал обратно в ножны.
Медленным шагом правитель Египта и Сирии въехал в празднично украшенные ворота Дамаска.
Пели рожки и свирели, звенела медная упряжь лошадей и сталь оружия. Облака пыли поднимались в узких улицах города от проходящих колонн конницы.
«И всё-таки это я научил их воевать. Своевольных и вольнолюбивых, капризных и мстительных, жестоких и беспощадных. Научил подчиняться приказам, научил не бросаться сломя голову на врага в диком порыве, а следовать определённым задачам и целям. Научил не бегать в панике испуганной толпой при неудачном исходе битвы, а отступать в полном боевом порядке, прикрывая внезапными вылазками раненых и отставших».