«Но пока мы ещё слабы! Слабы, как пальцы руки, которой мешают сжаться в кулак хитрые продажные вожди распадающегося Багдадского халифата!»
Всадник вздохнул и очнулся от раздумий.
«Ладно, всему своё время. Сейчас главное - вбить клин между крестоносцами и византийцами, заставив их подозревать друг друга в тайных переговорах с посланцами султана Египта. Пусть обвиняют друг друга в предательстве и коварстве».
Александрия, которую он взял штурмом полгода назад, сейчас была блокирована флотом Византии. Правда, блокада с моря мало волновала Юсуфа, но иметь в тылу своих войск корабли, которые в любую минуту могут подвезти подкрепления для осады и штурма города с суши, становилось опасно.
Хорошо, что он догадался, кроме отряда в стенах города, оставить тысячу всадников в окрестностях Александрии. Им приказано днём постоянно передвигаться в виду побережья, поднимая как можно больше песчаной пыли.
«Неверные будут уверены, что к Александрии постоянно подходят всё новые войска». – Всадник хитро прищурил глаза. Он стал похож на кота, чувствующего приближение мыши.
Его усилия уже принесли плоды. Три дня назад разведчики донесли, что из Каира, опасаясь боевых действий на два фронта, крестоносцы уже начали отходить в Палестину, сосредоточив свою пехоту и тяжёлую конницу на дорогах, ведущих из Дамаска и Халеба (Алеппо) в Иерусалим.
- Эфенди, эфенди! – крик застал его врасплох. Юсуф поднял глаза и увидел, как двое всадников, обгоняя в быстрой скачке с наветренной стороны колонну конницы, приближались к нему. Несколько телохранителей также пустили своих лошадей вскачь, догнали своего предводителя и поехали рядом, положив ладони на эфесы мечей. Аль - Малик успокоил их жестом руки.
В верховых он узнал лазутчиков из передового отряда, высланного к Каиру ещё прошлой ночью.
- Иль хамдуль Илла («Слава Господу» - араб.)! – Передовой воин, тяжело дыша и вытирая грязной ладонью пот, придвинулся вплотную. - Город наш, о, эфенди! Крестоносцы ушли из Каира ещё вчера. Муджириды[80] открыли ворота и готовы сдаться, полагаясь на волю Аллаха и твоё милосердие!
- Иль хамдуль Илла, - повторил Юсуф, обернувшись на Восток и поднимая руки к вечернему небу.
Но через несколько минут мысли Аль-Малика приняли другой оборот:
«Кто поведает о моих тяготах, лишениях, сомнениях, ответственности и ошибках потомкам, которые когда-нибудь в будущем усядутся за чашкой чая в маленьких селениях под навесами из листьев финиковых пальм? В легендах и сказках останутся только победы. Никто не перепишет имён погибших, никто не сосчитает слёз матерей и жён, никто не соберёт в нить памяти чёрные бусы бессонных ночей, проведённых мной в осадах и быстрых переходах по пустыне».