— Обернетесь, обязательно. Места здесь тихие, вас никто не тронет.
— Объясните тогда, как ехать надобно.
Но тут, конечно, вышла заминка: кучер, он же конюх, Никанор спал без задних ног, и пока Михаил с Андреем Ивановичем его добудились и велели седлать, пока он седлал через пень-колоду, на ходу снова засыпая, на часах перевалило за без четверти семь. Однако корнет намерений своих не оставил и резво поскакал из Караагача, предварительно обогнув резиденцию Безобразова, дабы у начальства не возникло лишних вопросов.
На пустынной дороге были только он и ветер. Красное закатное солнце медленно садилось в сторону Тифлиса. Сердце билось в груди в такт копытам: Пушкин-Пушкин-Пушкин. Нельзя же упустить такую возможность и не познакомиться с человеком, близко знавшим самого Пушкина.
Село Царские Колодцы было тихим и милым. Оно встревоженно посмотрело на горячего всадника, неожиданно ворвавшегося в его безмятежную жизнь.
Домик Нечволодова[7] оказался каменным, но одноэтажным — правда, первый этаж находился на уровне второго, да еще и с балкончиком. На нем стоял сам хозяин в форме Нижегородского полка: черный мундир с красным стоячим воротником и рыжими эполетами. Было ему явно за пятьдесят — мешки под глазами говорили о возрасте, но седые усы молодецки топорщились, и осанка все еще выдавала удалого кавалериста. Лермонтов поздоровался и представился.
— Здравия желаю, — покивал Григорий Иванович не слишком приветливо. — Чем обязан? Извините, что в дом не зову: мы с женою собрались в Караагач на спектакль.
— Так и я на него надеюсь успеть.
— Непременно успеете. Тем более что вовремя не начнут, это у них как водится.
Михаил спешился, хозяин вышел из дома. После рукопожатия объяснились. Седой подполковник даже смутился.
— Право, неудобно, что почтмейстер, болван, вас подвиг на сию поездку. Я ему задам. Что за спешка! Чай, не голодаем без присланных денег.
Лермонтов успокоил: деньги — только повод, чтобы познакомиться. Его подви́г вовсе не почтмейстер, а великий Пушкин.
Нечволодов вздохнул.
— Пушкин, Пушкин… Как подумаю, что он убит сей зимою, сердце обливается кровью. Был бы я моложе, без семьи, вот ей-богу, собрался бы в одночасье и отправился на поиски этого Дантеса — вызвать на дуэль и поганую грудь его продырявить. У меня бы рука не дрогнула.
Из дверей дома вышла стройная высокая дама в светлом закрытом платье с буфами и соломенном капоре с темным плюмажем на затылке. Ленты капора были завязаны не прямо под подбородком, а очень элегантно под правой щекой. Украшали даму три прелестные свежесрезанные розы: две на поясе — розовая и красная, и розовая в черных волосах. Волосы — под стать перьям, брови темные, рот прелестный, маленький, в руке — зонтик.