— Что вы предлагаете?
— Нынче я уеду из Цинандали. Вскоре должен прийти указ императора о моем переводе в Петербург. Я поеду через Тифлис. Было бы чудесно, если бы к тому времени — скажем, через две-три недели — вы тоже оказались в Тифлисе. Мы увидимся и тогда объяснимся окончательно.
В глазах ее вспыхнула надежда.
— Я согласна! — Она взяла его за руку. — О, Мишель! Вы такой чудесный!
Лермонтов иронически улыбнулся.
— Вы меня не знаете. Я бываю гадок, сам себе противен.
— Все мы не без греха. Надо видеть главное, не замечая мелочей.
Он привлек ее к себе, заглянул в глаза. Брови были густые, почти сросшиеся на переносице.
Михаил дотронулся губами до мягких губ, снова ощутил знакомый запах миндаля. И поцеловал уже крепко, плотоядно.
Вырвавшись, она поправила волосы под шляпкой. Покачала головой, но не проронила ни слова. А затем чуть ли не бегом покинула беседку.
— Подождите, Майко! — крикнул вслед Михаил. — Я могу надеяться на встречу в Тифлисе?
Ответа он не услышал.
Лермонтов вздохнул.
— Странная она. Нервы такие слабые. Видимо, часто бывают истерики.
Он сел, закинул ногу на ногу. Разбросав руки по перилам беседки, блаженно прикрыл глаза. Хорошо! Все устроилось славным образом. И не разрыв, и не узы брака. Просто уход от сложностей. А увидятся, нет ли в Тифлисе — бог весть! Возвращаться к бабушке лучше одному.
Во время дневного чая, на котором Майко снова не было, Лермонтов объявил о своем намерении ехать в часть. Чавчавадзе даже слегка растерялись.
— Как же так, Михаил Юрьевич, любезный? — удивился князь. — Мы не поговорили как следует. И не выбрали вам подарок. Нет, помилуйте, вы должны остаться.
Он ответил:
— Я надеюсь на нашу новую встречу в Тифлисе. И хотел бы попросить Нину Александровну разрешить мне поклониться могиле Грибоедова.
У Нино дрогнули ресницы.
— Конечно, я весьма тронута этим вашим желанием. Обязательно сходим к моему Сашеньке вдвоем. Мы, должно быть, окажемся в Тифлисе в первых числах ноября.
— Стало быть, скорее всего, увидимся.
Михаил уезжал из имения около семи вечера. Все семейство, кроме Давида и Майко, провожало его, стоя на балконе. Он помахал рукой и, пришпорив Баламута, поскакал по аллее к выходу.
Вскоре впереди показался всадник — это был Давид.
— Что-то ты рано удираешь от нас, Маешка, — хмыкнул он. — Или не понравилось?
— Очень понравилось — что ты, Дато! Но, как говорится, труба зовет. Да и негоже злоупотреблять гостеприимством.
— А отец подарил тебе кинжал из своей коллекции?
— Не успел. Но подарит при нашей скорой встрече в Тифлисе.
— Уж ты не сомневайся, подарит. И поверь мне, Маешка: лучше взять кинжал, чем девицу. Он надежнее.