— Какой-то вы странный атеист, право, — осторожно сказал я. — Разве не случайность?
— Я нормальный атеист, но это не случайность, это знак им всем. Что еще хочу сказать? Грибы любые, белые со сковородку, одним можно троих накормить, заросли малины, клюквы поля, земляника, черника, берголовь, костяника, все целебное, любая дичь и всякого зверя. Кабаны стадами, всех можно прокормить. А небо? Небо всегда ясное, синее, тишина и безветрие типичны.
— Про сегодня не скажешь. Да и вчера… — встрял я во вдохновенный монолог учителя.
— Бывает. Не считается. Я о типичном.
— Да, у меня наблюдения фрагментарны.
— Идеальный климат для нормального человека, давайте-ка выпьем немного «Селигеровской», что же это мы так сидим, я угощаю!
— И я, — сказал я.
— И люди тут все добрые и приветливые, общительные и чрезвычайно словоохотливые, да что говорить, вы же сами видите! О, еще вернется, вернется былая слава всемирная к нам сюда, ой как еще вернется!
— Отсюда, от мест этих святых, — подхватил студент, — кстати, начинаются такие великие реки, как Волга, Днепр и Западная Двина.
— А другие?
Странный вопрос. Откуда же начинаются все остальные реки? — что-то в этом роде хотел спросить я, против воли своей уже заинтересовавшись и ледником тающим, и островами-всплышками, и тишиной, и небом над всем этим благодатным миром.
— Мне одна бабушка говорила тут недавно, что отсюда вообще свет по всей земле распространяется неодолимо.
— Насчет света я не знаю, воинствующий, как положено, все это мракобесие нам ни к чему, хотя, согласен, изучено недостаточно. Но свидетельств много есть, что в этом регионе зачастую происходят необыкновенные световые явления, столбы такие, кресты светящиеся вроде северного сияния… всякое говорят; даже в научных журналах были сообщения.
«Пуп земли, а не земля», — смутно подумал я. — Пуп земли, только маленький, старинный и озерный». А произнес вот что:
— Свет произошел от света.
И пододвинул штоф «Селигеровской» к себе.
И на выдохе ветра взлетела лиловая занавеска, заоконная крона метнулась в сторону, и прямо к нам за стол влетел подвижный, ослепивший на миг сноп лучей солнца, играючи преобразив весь вздор, еду, посуду, вилки, бокалы в драгоценности. Сидевшие спиной к окошку студенты обзавелись косматенькими нимбами. Скучные герани на подоконнике стали изумрудными. Штора вильнула хвостом, опала, установился нормальный полумрак.
Насчет «Селигеровки» реставратор и просветитель были не прочь. А после дополнительно выяснилось, что в четырнадцатом веке на краешке мыса, на узком наволоке между водой и лесом озерный рыбак Ефстафий Осташко, из кривичей, пришлый невесть откуда, поставил первую в этом крае курную избу, и было это в год одна тысяча триста семьдесят первый, вот и повелось с тех стародавних времен: Осташина слобода, осташи, Осташков. «О! — кое-как расслышал я. — Какой-то Такойтович! Милости просим!» — оказалось, это студент внезапно отвлекся от моего завороженного взгляда и вдохновенной речи просветителя.