— Пройдемте, — строго произнес я. — В отделении разберемся. Я к вам никогда не вернусь, гражданин редактор! — добавил я в пространство и погрозил пальцем. — Извольте у меня тут!
Посмеялись, живо изобразили каждый реакцию своего начальника на эдакую дерзость, изобразили и озаботились, призадумались.
— Два километра самый длинный конец был у города тогда, — сказал краевед. — А теперь три. И больше ни в коем случае не нужно. Все должно быть соизмеримо с человеком, и высота стен в комнате, и ширина улицы, и величина сада, города, и вся архитектура, и все-все, а в наших городах — скука и подвиг. Где вы видели в Древней Греции мегаполисы? Не было их.
— Эту Грецию древнюю захвалили, просто уже на знают за что бы еще похвалить, — сказал я. — А мегаполисов не видел я там, нет, не видел.
— Во! Потому все и процветало, непрерывный и всеобщий обмен новым, и все друг друга знали и ценили. «Приветствую тебя, стратег Перикл! — мог сказать бедный гражданин руководителю города. — И ты пришел на рынок? А знаешь, я и мои товарищи не в состоянии купить билеты на представление новой трагедии Еврипида «Ифигения в Авлиде», дай мне десять жетонов!» И стратег Перикл давал. Так было принято. А потом они беседовали, знатный и бедный, но оба свободные, о последней работе какого-нибудь там Мирона или о политике. А еще там…
— А подслушивал кто? — язвительно хихикнула студенточка и зарделась, или мне показалось, что она зарделась, или захотелось, чтобы она зарделась.
— Да никто и не подслушивал! — скривился краевед.
— Как это никто? — спросил студент. И я тоже:
— Должны бы были бы, должны.
— Ну некому, некоему было подслушивать, понимаете вы, не-ко-му! Не было у них таких должностей.
— Не было?
— Неужто так и не было?
— Должна была бы быть, должно и была, да не одна!
— Не было! Да вы что? А, шутите. Ладно с этим. Привыкли, понимаю. Далее. Я продолжу? — церемонно обратился краевед к учителю.
Учитель, совершенно восторженно и лучезарно улыбаясь, озорно подмигнул мне и потер руки:
— Ну?
Студенты, благоговейно глядя на краеведа, сгруппировались плечо к плечу, щека к щечке, и вытянули шейки.
— Сейчас, — промолвил краевед чуть манерно.
И заговорил важно, точно и скромно жестикулируя неожиданно гибкой ладонью, и всякая группа жестов сама по себе говорила только одно: а как же могло быть иначе?
— «Цветущее состояние архитектурного зодчества в городе Осташкове всегда служило исчерпывающим и достаточным доказательством гражданского благоустройства и очищенного вкуса», — так писал знаменитый Никодим Зубов в статье «Записки о промышленности города Осташкова», опубликованной в сорок пятом номере газеты «Тверские губернские ведомости» за одна тысяча восемьсот шестьдесят первый год. Не изволите ли еще документальное свидетельство современника? Извольте. «Женщины, девушки и девицы, — слегка нараспев проговорил краевед, — там носят кокошники с высокими очельями, унизанными крупным жемчугом по малиновой да лазурной парче, так что один кокошник бывает в четыре сотни рублей. А по воскресным дням до ночи прохаживаются, поют песни и затевают хороводы с гармошками, бубенцами и балалайками». Это я вам из «Очерка Осташкова», помещенного в «Памятной книжке» Тверской губернии за 1863 год; издание: Тверь, 1863 год, отдел третий, страница сто девятнадцать и сто девяносто девять. Убеждает? Можете проверить. Убеждает?