— Возвращаемся.
— Тут сейчас одну часовенку отреставрировали, — рассеянно и мило наконец-то снова улыбнулся мне краевед. — Я потом покажу. Хотя эта экспозиция в утвержденную программу не входит. Фасад побелили известкой, решеточки синеньким на окнах покрасили, крышу зелененьким. Но все это, если с улицы смотреть, а я как-то забежал во двор, а задней стены у часовенки почти и нету, как рассыпалась, так и продолжает рассыпаться. Кирпича не хватило, чтобы заделать этот исторический пролом, на погреба растащили кирпичи, насущное дело.
— Во-во, — заерзал студент. — Ведь очень скоро все придется переделывать и перекрашивать, это же дороже получится во сколько раз! Те деньги, что на ремонт уходят, на них можно бы было сразу позолотить все везде.
— Издержки, временное, — пробубнил я.
Ну никак мне тема не нравилась. Радужные блики и отсветы на посуде, руках и лицах, листве, герани и занавеске снова блекли, и требовалось усилие, чтобы узнать их.
— Процитируйте еще что-либо эдакое из тех времен благословенных.
— Отчего же, с превеликим нашим. Вот сведения куда как интересные, даже и загадочные. В «Генеральном соображении по Тверской губернии на 1783 год» в разделе сведений о живописи значится: живописцев в Твери одиннадцать, в Вышнем Волочке — восемь, в Ржеве два, в Кашине один, в Осташкове…
Краевед замолк, как недавно студент, когда подкалывал меня по поводу забыл какого храма, Исаакиевского, что ли? Остальные тоже молчали, блаженно вперясь в меня. Я моргал, ничего не предполагая. Ну сколько? Тверь-то тогда была, поди, раз в десять больше Осташкова. Значит…
— Пять.
— Что-о! Пять?
— Ладно, десять. Штук пятнадцать богомазов.
Учитель медленно разлил сусло по рюмкам, поднял свою. Отдельными степенными кивками пригласил каждого последовать, прежде иных кивнув краеведу. И тот произнес:
— А в Осташкове сорок два живописца.
И вскинул брови, и рот забыл закрыть.
Знакомый душистый ветер, порывистый и вольный, прошелестел листьями и посетил нас, ласково и снисходительно потрепав каждого по волосам. Теплоходный сиплый гудочек весело напомнил о предстоящей дороге и водном просторе, я вздохнул в радостном предвкушении.
— По сведениям абсолютно авторитетного «Генерального соображения», сорок два! Учеников, подмастерьев не учитывали. Сорок два.
Как тут было не почтить такую цифру?
Оказалось, известны целые династии живописцев, кланы осташковских ювелиров, рода резчиков по камню и дереву, общины иконописцев и граверов: Уткины, Верзины, Минины, Потаповы, Волковы, Колокольниковы, Конягины, Шолмотовы, Романовы, больше я не запомнил. Семьи златошвеек. Художники Макарий Минин-Потапов, Иван Максимов и Дмитрий Львов в 1672 году были вызваны для написания гербов и персон в «Титулярник или Описание Великих Князей и Великих Государей Российских для царя Алексея Михайловича». Иконописцы Колокольниковы много работали для нашей северной столицы, а резчики по камню из Осташкова украшали царские дворы в Павловске и Ораниенбауме.