Женщина, уже немного успокоившись и затихнув, медленно подняла голову, вяло посмотрела кругом, видимо, пытаясь обнаружить обидчика, и с ужасающей чёткостью выругалась сама, крепко, угрожающе.
Николай Иванович похолодел и замер — но не от ругательства, а от предчувствия. И показалось ему, что в автобусе мгновение стояла мертвая, глухая тишина, даже мотора не слышно. Уши заложило?
— О! — с радостной и злой удовлетворенностью воскликнул кто-то. — Видали, высказалась наконец.
Женщина наклонилась и принялась шарить у себя под ногами.
С тупым опасным бряком прокатилась бутылка — в тот же момент в голове Николая Ивановича возник распирающий мозг шар, сжалось как-то в животе… Автобус накренился на повороте, снова противно звякнуло стекло о металл. Женщина потянулась, но, не удержавшись, грузно съехала с сиденья, навалясь на стоявшего в проходе чернявого парня в бушлате. Тот сильно подтолкнул ее обратно:
— Си-ди-ы ты, кулема, мать твою.
И сквозь зубы процедил потише, наклонившись к самому лицу женщины:
— Фиалку под глаз хошь, мразь?
— И то правда, прости господи, — зачастила одна старуха. — Доигралась, срамница, топчись теперь тут на вонючих осколках, изрежисси весь, да, а как же, весь изрежисси и окровянисси.
— Можно же так опуститься! Какой позор, — сказала учительница.
— Кулема! — повторил ободренный поддержкой «бушлат». — Так бы и дал в торец до красных соплей. Хошь?
Он сжал кулачище у лица женщины.
— Чуешь чем пахнет?
На пальце у него был громадный желтый перстень-печатка с черепом.
— Бросьте вы, в самом деле, — морщась, проговорил Николай Иванович. — Сами-то… Нельзя же так, на женщину с кулаками.
— Не место ей тут, не место! Ребенок же рядом, я не знаю… Это чей ребенок?
— Наш, — сказал Николай Иванович и покраснел весь.
— Хы! Дядя-юморист, — хохотнул кто-то.
Припав к мальчишке, крепко ухватив жесткими, в множестве черных трещинок пальцами поручень сиденья, женщина сжалась, оглядываясь затравленно, как подбитая птица под градом камней, уже ненужных, лишних, бессмысленных, уже не могущих убить, но могущих только дополнительно искалечить. Дышала она неровно и время от времени вздрагивала всем телом, однообразно огрызаясь на ругань со всех сторон.
Мальчишка жался к стенке и гнусаво хныкал:
— Пусти меня, мамака, пусти, отойди отседова.
И отпихивался плечом, локтем, обеими руками.
Сидевшая впереди учительница привстала и неожиданным для ее щуплости пронзительным голосом крикнула, на гласных срываясь на визг:
— Не смейте приставать к ребенку! Не доводите беззащитного до слез! Сына бы пожалели, какой вы ему пример кажите, а? Мать называется. Вывести вас надо.