— Все мы хорошие, честные, работящие парни и будем такими до самой смерти. Я всегда буду, как мой папа, суетиться точно в таком же домике на ферме, надеяться на лучшее будущее, которому не суждено сбыться. Мы все одинаковые. Хэл сегодня сказал, что как только он сделал предложение…
— Но, если я люблю тебя? Я не люблю Хэла, Тома или Боба…
— Не понимаю, за что ты любишь меня — мы такие разные — ты не похожа на Люсиль и…
— Я не другая! Я точно такая же! Не хочу быть другой!
— Ничего ты с этим не поделаешь!
Он положил ее руки себе на колени и так держал их. Нет, сейчас она не скажет ему, как прошел этот день. Она никогда не расскажет ему об этом.
— Давай у нас будет маленький, — прошептала она. — Не хочу, чтобы кто-нибудь помогал мне даже немного. Я хочу быть занятой.
— Ты хочешь сказать — сейчас? — спросил он.
Она почувствовала, как его рука, лежащая у нее на шее, дрожит.
— Да, — шепотом ответила она, обеими руками взяла его руку и положила себе на горло. Она чувствовала, как удары ее сердца отдаются в его ладони. — Сейчас… сейчас… — шептала она.
Он несколько минут ждал, потом наклонился над ней, глядя ей в глаза. Она всматривалась в его молодое угловатое лицо, разглядывала в лунном свете каждую черту, каждую линию. Он молчал, и она тихо ждала, ждала долго, затем отстранилась и стала вглядываться в темную полоску леса, видневшегося вдали. Затем он вдруг встал и поднял ее на ноги, взял под руку, и они вошли в дом. Внизу на улице было слышно, как чье-то радио поет: «Ибо ты поедешь по верхней дороге и ты поедешь по нижней дороге!» Марк закрыл дверь на замок и они молча отправились наверх.
* * *
Иногда она размышляла об этой изогнутой фигурке в мансарде; ее вопрошающая головка поднималась вверх из маткообразного тела, но быстро отбрасывала эти мысли. Как-то, вспоминая о робости Марка, она поднялась наверх, чтобы разбить фигурку на куски и вернуть глине первоначальную форму. Но когда она остановилась перед ней, то не смогла этого сделать. Фигурка стала созданием, у нее была собственная жизнь, которую Сюзан не могла уничтожить. Странно, что ей в голову пришла мысль о создании, которое она не могла разрушить, потому что в нем была жизнь. Сюзан долго смотрела на фигурку, размышляла над выражением ее лица. И внутри ее собственного тела находилась столь же несомненная форма, как и руки, вылепившие ее. Одно было не менее понятно, чем другое. Здесь, в голой мансарде, она даже не могла сказать, какое из созданий было более величественным. Неужели ребенок внутри нее мог быть более ощутимым, чем создание ее фантазии? Почувствовав это, она страстно захотела избавиться от фигурки, ибо сейчас ей хотелось чтобы ее тело было единственной вещью, способной к созиданию. Ее обрадовало, что ее тело быстро захватило семя жизни, которая зародилась в ней. Она гордилась этим и как-то утром похвасталась Марку: