«Сюзан Гейлорд собирается выйти замуж!»
Она слышала эти слова так ясно, словно их говорил чей-то голос, словно их говорило все: деревья вокруг нее, птицы на вязе, растущем в лесу Бродяги, не очень далеко от того места, где остановились они с Марком. Эти слова пронзительно пиликал маленький весенний сверчок. А голос Марка, ровный и густой застенчиво спрашивал:
— Сюзан… ты согласна выйти за меня замуж?
Она отлично знала, что это был тот день и час, которые запланировал Марк. В этом человеке для нее не было ничего неожиданного с тех пор, как он появился: долговязый, застенчивый мальчик, проделывающий длинный утомительный путь в пятый класс школы с фермы, расположенной по соседству. Они вместе закончили школу: она — всегда веселая; он — высокий и неразговорчивый, всегда держался в стороне от людей, наблюдая за ней. В первый же день она заметила, что он положил на нее глаз.
— Я хочу замуж, — сказала она, резко откинув голову назад, — и я хочу замуж за тебя.
Он трепетал. Она почувствовала, как его большие руки, лежащие на ее плечах, дрожат. Это была судьба. Она собиралась замуж. Она решила, что хочет замуж, и это самое главное из всего того, что она хотела.
Он привлек ее к себе. Она чувствовала непривычную тяжесть его массивного, мускулистого тела. Она была не маленькой и даже не слабой, какими было большинство девушек. Но в его объятиях она чувствовала себя совсем крошечной, и наслаждалась этим непривычным ощущением. Оно ее не шокировало, хотя сейчас он страстно и сильно целовал ее.
— Мне хотелось этого с первого дня в пятом классе, — произнес он.
— Ты бы даже не выбрал меня для игры в бутылочку! — смеясь, воскликнула она.
— Ненавижу игру в бутылочку! — резко проговорил он. — Я хочу, чтобы поцелуи доставляли настоящее наслаждение. — Он какое-то время держал ее в объятиях спокойно, не целуя.
Они стояли и долго молчали. Она прижалась к нему, ее нетерпеливость ушла. Трудно было понять, чего ей хотелось больше. Очень давно профессор Кинкайд сказал ей после урока английского языка: «Сюзан, у тебя литературный талант ты сможешь писать, если захочешь».
Но потом отец взял ее в Нью-Йорк, в театр на премьеру спектакля, и ей захотелось играть на сцене. Долгие годы она мечтала об актерской карьере, представляла себя играющей на сцене героиню, которой она не была. Она воображала себя кем угодно, но при этом знала, что у нее золотые руки. Она хотела работать руками. Ей нравилось ощущать материалы, с которыми она работала — материалы, более осязаемые, чем музыка, хотя отец научил ее музыке. Она была нетерпелива, совершенно не знала, что должны делать ее руки, ибо ей нравилось все. Она хотела всего. Так было и когда она решила выйти замуж и иметь великое множество детей.
