На кухне она начала думать о хлебе, молоке, яблоках. Да, это не деньги, о которых так тяжело говорить с Марком. Ладно, если бы это были просто деньги, но это было нечто, гораздо большее. А потом в тихом доме все исчезло для нее, кроме головы мальчика и арки в темном кустарнике. Она забыла даже, что ей нужны деньги для ее ребенка. Как противопоставить воду и камень суровой зелени старых тисов, напоминающих о друидах даже в саду богатой женщины? Она начала делать зарисовки на салфетке. Дверной звонок резко прервал ее мысли, и она поспешила к двери. Там стоял Майкл, стройный и высокий, на фоне коричневой лошади, которую держал под уздцы конюх.
— Я приехал только затем, чтобы посмотреть на глину, — сказал он воинственно. — Где мансарда?
— Наверху дома, конечно, — ответила Сюзан и повела его наверх.
Его считали трудным мальчиком. Она нерешительно открыла дверь мансарды. Он стоял, оглядываясь.
— Здесь ничего нет, — сказал он.
— Ты, я и глина, — отозвалась она. — Что еще тебе нужно?
Она надела свой рабочих халат, засучила рукава и, повернувшись к нему спиной, начала месить глину. Она услышала, как он спросил:
— Что за странный ребенок?
— Он только что родился, — ответила она.
Он молчал. Когда она повернулась, он снял холст с неоконченной головы Марка.
— Почему вы сделали мертвого человека? — спросил он полным ужаса голосом.
— Он не мертв, — быстро ответила она, — просто не закончен.
— Вы когда-нибудь что-нибудь закончили? — изумленно спросил он.
— Конечно, — сказала она. — Я собираюсь закончить твой портрет. Подойди — вот глина.
Он накрыл голову, подошел к ней и посмотрел на массу, которую она месила на столе.
— Мне не нравится, когда у меня грязные руки, — сказал он.
— Тогда тебе нужно заниматься чем-нибудь другим, — сказала Сюзан. — Это грязная работа.
— Я мог бы рисовать, — предложил он. — Я много рисую.
— Что?
— Ну, в основном лошадей.
Она вытерла руки, порылась в своих вещах и нашла бумагу для рисования, пастель и кнопки. Затем прикрепила бумагу к стене около окна и дала ему карандаши.
— Ты можешь стоять здесь и рисовать свою лошадь, — сказала она.
Он взял карандаши и, не говоря ни слова, начал рисовать. А она, глядя, как свет падает на его юную голову, начала быстро придавать ее форму материалу.
Было трудно уловить скользящие линии, мягкие углы и неожиданные повороты его головы. Щеки были по-детски круглы, но рот был своенравный и твердый, рот молодого мужчины, а губы мягкие, полные. Он ни разу не взглянул на нее, и она молча работала почти в течение часа. Затем он бросил карандаши.